НОЯБРЬ

Первое ноября; наш юный герой играет в волнах; далеко на горизонте, там, где тихое, гладкое море сливается с таким же тихим небом, он замечает крошечную черную точку. Она слишком далеко, и пока не видно, что это такое — возможно, плывущее по морю бревно, а возможно — раздувшийся труп тюленя; может быть, это деревянный ящик, сброшенный с палубы, или пустой пластмассовый бочонок (миллионы таких бочонков плавают в океане и валяются на побережьях: даже в соленой морской воде они не поддаются коррозии).

Ноябрь

Пока маленький кашалот лениво переворачивается с одного бока на другой, точка на горизонте успела вырасти. Малыш настораживается — он почуял опасность. Его мать внезапно меняет курс и пускается наутек; так поступают и все остальные киты семейной группы. Они размеренно дышат, их чувства обострены, голоса приглушены.

Прошло всего несколько минут — но зловещий черный предмет уже совсем рядом; киты в страхе бросаются в разные стороны. Вспенивают воду могучие винты; массивное океанское судно с надписью «Арена жизни» («Арена жизни» - вымышленное название) на борту преследует кашалотов. На баке его чернеет странное металлическое чудовище, похожее на пару гигантских щипцов. В корзине на мачте — дозорный; осеннее утро морозно, и дозорный укутал шею теплым шерстяным шарфом. Он энергично машет рукой, указывая рулевому курс. Моряки в желтых непромокаемых комбинезонах поднимают на палубу тросы и тали. Судно резко накреняется и разворачивается, взбивая белую пену; моряки хватаются за ванты и леера, чтобы не оказаться за бортом.

«Арена жизни» пускается в погоню за годовалой еще «грудной» — самкой, которая приходится сводной сестрой нашему маленькому кашалоту. Преследователь то замедляет ход, то резко бросается вперед, а затем внезапно меняет курс и снова прибавляет ходу — точно коршун, охотящийся за зайцем! На секунду двигатели замолкают — это моряки пытаются определить, где всплывет юная китиха в следующий раз, — и вот зловещее судно снова устремляется в погоню, из трубы вырываются новые клубы дыма. Китиха не успевает перевести дыхание, а враг уже совсем рядом.

Гремит пушечный выстрел. На палубе сверкает вспышка, в воду летит снаряд. Однако это не гарпун: черное «чудовище» оказалось стальными щипцами, обтянутыми поролоном. Щипцы соединены с судном прочным нейлоновым линем. Они крепко хватают китиху за основание хвоста — самое узкое место ее туловища. Еще один выстрел — и в спину бьющегося животного вонзается ампула с транквилизатором — веществом, которое должно парализовать движения животного. Яростный звонок машинного телеграфа — судно дает задний ход. С дрожащего, как струна, линя срываются капли воды.

Моряки торопливо рубят тросы, удерживающие на палубе другое странное сооружение, похожее не то на лодку, не то на гигантское корыто. Это неглубокие сани шести метров длиной, сделанные из стали и поролона. Сани падают на воду, в них вскакивают четверо моряков, которые уже не раз репетировали предстоящую им сейчас операцию. Они спешно подводят свою странную посудину к хвосту китихи.

День холодный — но капитана прошибает горячий пот. Никогда еще человеку не удавалось поймать кашалота живым. Суждено ли ему стать первым в истории ловцом кашалотов — или линь намотается на винт, обломит лопасть руля? Что если китиха очнется и в ярости набросится на морские сани и утопит его людей? Тут не помогут и их спасательные жилеты!

Капитан качает головой и сплевывает табачную жвачку.

Китиха быстро затихает. Дыхание ее становится тяжелым, хриплым. Может быть, доза вещества в ампуле оказалась слишком большой для нее?

И вот воплощается в жизнь план заключительного этапа охоты — результат бесконечных дискуссий, во время которых было выкурено множество сигарет и выпито немало кофе. Ветеринары, механики, инженеры, биологи и опытные моряки — все принимали участие в этих дискуссиях.

Металлические щипцы держат хвост китихи над водой в весьма неудобном для нее положении; под хвостовой плавник подводят сани.

«Быстрей, быстрей! — торопит капитан. — Как бы она не пришла в себя!»

Четверка в спасательных жилетах прыгает в холодную воду; хвост китихи лежит на краю саней. Судно дает задний ход, и щипцы медленно и осторожно втягивают китиху на сани. Все кончено — кашалот пойман.

«Господи, неужели удалось?!»— слышится с палубы.

Судно медленно идет задним ходом, не давая нейлоновому линю ослабнуть. Моряки подплывают к саням, продевают тросы в стальные кольца. Капитан подает сигнал, и огромные сани с живым грузом начинают подниматься из воды. Бум, через который перекинуты тросы, опасно наклоняется; палуба судна уже не горизонтальна; бьется о ванту висящее ведерко. Кто-то дергает тросик, соединенный с зажимом щипцов, и они раскрываются; теперь китиха свободно лежит в санях, вращая глазами,— беспомощное, испуганное существо, против своей воли поднятое в чуждый ему мир.

Наконец китиху опускают в люльку, подвешенную на баке; широкий мягкий пояс из брезента и поролона прижимает ее плавники к бокам. В разрыв туч пробиваются лучи солнца. Судно разворачивается и, взяв курс на ост-норд-ост, полным ходом устремляется вперед. Летит радиограмма владельцам «Арены жизни». Сменив промокшую одежду, моряки выходят на палубу и молча окружают китиху, глядя, как медленно поднимаются и опускаются ее бока, как озадаченно ползают по ее высыхающей коже маленькие насекомоподобные существа, как дрожит притянутый к боку плавник пленницы, как блестят ее глаза. Они совсем рядом — кит и человек, теплокровное млекопитающее океана и теплокровное млекопитающее суши, отростки одного древа жизни, которому двести миллионов лет.

На палубе появляется кок. Он вытирает руки о фартук и сдвигает на ухо белый колпак.

«Обед!— кричит кок и обводит китиху бесстрастным взглядом. — Да простят нас киты и тюлени, друзья моряка»,— бормочет он, возвращаясь в свое маленькое и уютное королевство, полное восхитительных ароматов. У кока своя собственная религия, своя жизненная философия. Дрессировщик и ветеринар озабоченно обсуждают длинный красный порез на рыле китихи, где ее задело тросом. Затем они осматривают волдыри на ее темени.

Всю эту звездную ночь судно спешит в порт. С рассветом моряки снова поднимаются на палубу и осматривают китиху. Она уже не так тяжело дышит и время от времени ворочается в своей люльке. Ветеринар покрывает белой мазью ее волдыри, вслух объясняя самому себе: «На солнце сгорела... Всего час пролежала вчера на солнце, и вот пожалуйста — волдыри!» Затем он снова обрабатывает антисептической мазью порез на рыле китихи и распоряжается, чтобы пленницу непрерывно поливали соленой водой из шланга, не давая ее нежной коже обсохнуть.

К двум часам дня судно прибывает в порт, где пленницу водружают на открытый грузовик. Репортеры местных газет щелкают фотокамерами, листают блокноты. Час спустя китиха вселяется в свое новое жилище — бассейн с проточной морской водой.

Новость быстро облетела страну, и специалисты из Нью-Йорка, Сан-Франциско, Нового Орлеана и Лос-Анджелеса уже готовятся лететь на свидание с настоящим живым кашалотом.

Между тем озабоченные сотрудники «Арены жизни» пытаются организовать питание пленницы. Чем кормить годовалого беззубого кашалота? Что ел этот «младенец» на воле? Неужели ничего, кроме материнского молока?

«Для начала,— говорит старый служитель аквариума, — дайте ей касторки.»

Однако ветеринар рекомендует воздержаться от сильнодействующих средств, и избавленная от оскорбительного лечения китиха получает пресную жидкую кашу, приготовленную из сырых моллюсков, макрели, рыбьего жира и витаминов; с помощью мягкого шланга кашу осторожно вводят ей прямо в желудок.

Выясняется, что эта «детская смесь» вполне может заменить пленнице материнское молоко. В первое кормление она благополучно съедает семь с половиной литров смеси, в следующий раз — пятнадцать литров. «Не будем считаться с расходами, — говорят ее хозяева. — Главное — чтобы китиха выжила.» Она весело плавает в бассейне и всем своим видом как бы говорит: «Порядок!»

А в трехстах милях от нее, в океане, мать безуспешно ищет исчезнувшую дочь...

В середине ноября океан редко бывает спокоен. Почти не затихая, бегут на юг черные волны; по волнам скользят тени облаков. Подвывает ветер. Для тех, кто любит море, это сезон отдыха и покоя. Слушайте, слушайте музыку сфер! Вечная мелодия звучит в ритме катящихся волн. Неслышно является рассвет; винным отливом загораются облака, подкрашенные пеплом вулкана, проснувшегося в десяти тысячах миль отсюда.

К семейной группе маленького кашалота присоединяются новые киты, которых он прежде не видел. Киты в превосходной форме: кормясь на летних пастбищах в районе Алеутских островов, они все лето прибавляли почти по тонне жира в месяц.

Однако некоторые из самцов покидают нашу семейную группу и уходят на юг. Их немного, и они, в сущности, не являются членами семьи. Они живут в морях южного полушария, лишь иногда случай заводит их в мексиканские воды. На юге сейчас весна. День ото дня солнце все дольше остается в небе; скоро оно будет светить всю ночь.

В поисках добычи кашалоты идут на юг, в моря, редко посещаемые человеком; жизнь там бьет ключом. Даже достигнув шестидесятой параллели южного полушария, киты не останавливаются. Они идут дальше, плывут между огромными — иногда до мили шириной — ледяными полями, украшенными сверкающими дворцами, искрящимися пещерами, таинственно светящимися сине-зелеными башнями, вокруг которых в полыньях шумит вода, громким плеском встречая обрушивающиеся ледяные пики. Обломки ледяных полей «страны безмолвия» — великого белого континента — сползают в море, отделяясь от континентальных льдов, и плывут, постепенно распадаясь, тая и растворяясь, пока течение Гумбольдта не растопит их до конца. Однажды я побывал на Южном полюсе и испытал, каково дышится при тридцатипятиградусном морозе — и это в середине лета! — на континенте вечных льдов. Это огромный континент, больше Европы; он бесконечно чист и покоен; там человек может наконец прислушать ся к себе и своим чувствам.

Окаменелые останки китов - родоначальников прослеживаются в геологических породах, относящихся ко времени появления первых млекопитающих; более глубокие геологические пласты не сохранили никаких определенных «записей» касательно первобытных китов и вообще млекопитающих. Чем глубже мы заглядываем в геологические породы, тем реже находим окаменелые скелеты млекопитающих и тем мельче эти скелеты; самые мелкие из них принадлежали животным размером с крысу, которые когда-то питались яйцами динозавров. Животных, составлявших промежуточное звено между китами и их сухопутными предками, обнаружить пока не удалось.

Изучая эволюцию животных, ученый может прибегнуть к трем разным способам проникновения в тайны прошлого: он может исследовать окаменелые останки, может изучать ныне живущих представителей интересующего его вида и может заняться анализом среды, которая окружала этот биологический вид.

Говорят, что зоологи обожают полуистлевшие кости. Но ведь всякая кость, даже самая крошечная, отражает длительную историю эволюции животного и его потребности на определенном этапе развития. (Не только зоологи, но и художники находят в костях известную экспрессию и умеют видеть в них функциональную красоту.)

Однако было бы бессмысленно изучать скелеты давно вымерших видов китов, если бы одновременно мы не изучали живых китообразных, пытаясь понять структуру организма кита, прекрасно приспособленного к жизни в океане — к плаванию и нырянию, к добыче пропитания и к размножению.

Начнем с зарождения жизни в чреве китихи — то есть с эмбриологии китов. Кит — самое странное из всех млекопитающих, наиболее отклонившееся от основного пути эволюции млекопитающих, наиболее специализированное. Тем не менее организм китообразного не отличается никакими принципиально иными биологическими механизмами: мы находим в нем органы, получившие то или иное специфическое развитие, однако хорошо знакомые биологам, ибо они имеются и в организме собаки, кошки, коровы или любого другого сухопутного млекопитающего. Этот факт вполне убеждает зоологов в том, что киты — потомки наземных млекопитающих (а не морских земноводных, например).

Когда зародыш кита представляет собой всего лишь розовый комочек плоти размером два-три сантиметра, по бокам этого комочка ненадолго появляется пара вздутий, которые исчезают по мере того, как зародыш растет. Местоположение их в точности соответствует местоположению задних конечностей зародыша других млекопитающих; таким образом, ясно, что эти вздутия — зачатки задних конечностей далеких предков кита. Они не несут никаких видимых функций — как не несут функций соски на груди мужчин. Их появление лишь иллюстрирует тот факт, что ненужные органы отмирают чрезвычайно медленно — если только какие-то обстоятельства не делают их наличие обременительным для животного и не влияют на естественный отбор.

Время от времени среди скучных, однообразных записей, которые ведутся на китобойных станциях, появляются сообщения, в которые было бы трудно поверить, если бы они не были подтверждены фотографиями и зарисовками. Это сообщения о поимке китов с примитивными, полусформировавшимися задними конечностями. Ничтожна вероятность, чтобы такой ген дал знать о себе после того, как киты многие миллионы лет рождаются без задних конечностей,— и тем не менее он способен исказить развитие зародыша кита и привести к рождению двуногого морского млекопитающего. Эти атавистические конечности, разумеется, несовершенны; впрочем, недалеко от Ванкувера убили однажды кита-горбача, который имел ноги длиной больше метра. Они были вполне симметричны и состояли из тех же костей и хрящей, из которых обычно состоят задние конечности млекопитающего.

У каждого зародыша финвала в мягкой ткани десен можно обнаружить зачаточные зубы; по мере развития зародыша они твердеют, но когда зародыш достигает длины около четырех метров, эти несостоявшиеся зубы полностью исчезают. У новорожденного финвала зубов нет — с нёба его свисает густая сеть так называемого китового уса, который служит для выцеживания планктона из морской воды. Китовый ус состоит из того же рогообразного вещества, что и человеческие ногти, например.

В течение некоторого времени зародыши нескольких видов дельфинов имеют по восемь сосков, хотя у взрослых дельфинов сосков только два. Это тоже атавизм, напоминающий о далеком прошлом, когда предки китообразных жили на суше и каждая самка вскармливала целый выводок детенышей.

Оставим, однако, окаменелости и эмбрионы: немало сведений относительно предков китов можно получить, изучая биологию современных видов китообразных. Правда, сведений о наземных предках китов мы тут почти не находим, ибо киты так давно живут в океане и так хорошо приспособились к обитанию в водной среде, что сохранили — во всяком случае, во взрослом состоянии — очень мало признаков своего родства с древними наземными формами жизни.

Современных китообразных делят на две группы — зубатых китов и усатых китов. Зубатые киты — это активные, хищники, охотящиеся на морских обитателей всех размеров — от крошечных рыбок до кальмаров, весящих около тонны. Зубатые китообразные встречаются почти во всех морях мира, так как они приспособились к самым различным условиям. Некоторые из них живут круглый год в пресноводных озерах Китая (Помимо китайского озерного дельфина (озеро Тунг-Тинг), существует еще три вида пресноводных дельфинов: один обитает в реках Ганг и Инд, другой - в Амазонке и Ориноко и третий - в реке Ла-Плата. - Прим. ред.). Каждому виду соответствует определенный тип среды обитания; таких видов зубатых китов сейчас насчитывается семьдесят. Усатых же китов всего только десять видов; все они обитают в открытом море и кормятся планктоном.

У зубатых китов одно дыхало и асимметричный череп; у усатых китов - два дыхательных отверстия, череп их симметричен. Желудок зубатого кита состоит из трех и более отделов (в зависимости от вида); желудки всех усатых китов имеют только три отдела.

Эти и многие другие отличия между зкбатыми и усатыми китами наводят на мысль, что их происхождение различно (Среди специалистов по китообразным существуют две диаметрально противоположные точки зрения на происхождение китообразных. Первая - усатые и зубатые киты имеют разных предков, а внешнее сходство их следует объяснить конвергенцией (приспособление к одинаковым условиям жизни); этой точки зрения придерживается и автор книги. Вторая - обе группы китов имеют одного общего предка. - Прим. ред.). В ранний меловой период, более ста миллионов лет назад, два вида небольших, покрытых шерстью теплокровных животных обитали в мелких солоноватых болотах в близи морских побережий. Последующее развитие одного из этих видов привело к появлению медведей, собак и выдр, другой вид оказался родоначальником иной ветви животных, в том числе коров. Часть представителей обоих видов со временем переселилась в океан, причём с одним из видов это случилось, возможно, на миллион лет раньше, чем с другим. Потомки представителей обоих видов так и остались жить в океане и составляют теперь две разные группы, которые мы называем общим термином "китообразные" потому. что, приспособившись к одинаковым условиям жизни, они стали черезвычайно схожи (Рассуждение об эволюции китов основано отчасти на работе Ремингтона Келлога «История китов, их адаптация к жизни в воде» («Quarterly Review of Biology», т. 3, с. 29-76, 174-208, 1928)).

Еще один (не слишком совершенный) ключ к родственным связям китов представляют собой наборы "попутчиков" и паразитов, живущих в теле кита или на его коже. Всетда есть паразитические черви в желудочио кишечном тракте китов. Если какой-то вид кита и какой-то вид червя-паразита связаны длительной и устойчивой (хотя и односторонней) связью, то с изменением организма кита (под воздействием меняющейся внешней среды) меняется также и червь, отчего появляется новый подвид соответствующего вида червей.

«Попутчиками» мы называем такие организмы, как диатомеи — водоросли, скользкими пятнами покрывающие кожу китов. Одни виды водорослей встречаются на коже китов северного полушария, другие — на коже китов-южан, и это указывает, что данные популяции живут в разных районах земного шара.

В наши дни появляются новые, чрезвычайно интересные теории для объяснения скорости и механизмов эволюции. Согласно одной теории, например, изменение содержания кислорода в земной атмосфере происходило не постепенно, а скачкообразно. При каждом скачке развивались новые виды растений и животных, а прежние виды начинали вымирать. Другая теория утверждает, что время от времени поверхность планеты подвергалась воздействию мощных космических излучений, отчего среди живых организмов Земли возникали мутации. (Мутации - внезапно возникающие естественные (или вызываемые искусственно) изменения наследственности организма. Давать мутации - свойство всех организмов (высших и низших, в том числе и человека), лежащее в основе наследственной изменчивости в живой природе. - Прим. ред.)Лишь обитатели океанских глубин, защищенные многокилометровой толщей воды, избежали воздействия космического облучения. Примером тому — допотопное животное целакант, в 1938 году извлеченное из океанских глубин африканским рыбаком. (Долгие годы считалось, что кистеперые рыбы (некоторые из них были предками первых наземных позвоночных - земноводных) вымерли более 50 миллионов лет назад. И вдруг в 1938 году был открыт единственный современный представитель этой группы, существующий на сегодняшний день на Земле,- латимерия (отряд целакантообразных группы кистеперых рыб). С тех пор было поймано еще 20 эземпляров этого вида. Об этом «живом ископаемом» подробно рассказывается в книге Д. Смита «Старина четвероног», опубликований на русском языке Географгизом в 1962 году. - Прим, ред.)

Итак, древние киты оставили свои следы в геологических пластах планеты, которые сформировались от двадцати до шестидесяти миллионов лет назад. Современные зубатые киты восходят к китообразным, жившим на Земле около пятидесяти миллионов лет назад. Современные усатые киты — более молодая группа, ей около сорока миллионов лет.(По представлению большинства зоологов, усатые киты уже прошли стадию своего расцвета, который пришелся на миоцен. Зубатые же, представленные сегодня многочисленными и разнообразными видами, именно в настоящее время достигли эволюционного расцвета.- Прим. ред.) Очевидно общие предки усатых и зубатых китов существовали на Земле около ста миллионов лет назад. Возможно, их окаменелые кости когда-нибудь и будут обнаружены среди меловых отложений рядом с остатками скелетов летающих рептилий и зубастых морских птиц.

Бесконечно многообразен мир, окружающий нашего маленького кашалота. В океанской воде растворены сотни химических веществ, сверкают миллионы живых светлячков, плавают миллиарды комочков материи, ни один из которых не похож на все остальные. Это бесконечно разнообразный, постоянно движущийся, прозрачный животворный бульон — поистине космический источник жизни, древний и постоянно обновляющийся.

Резвясь в этом богатом, прозрачном мире, маленький кашалот и его друзья иногда, подбирают игрушки, которые причиняют им боль: жизнь преподносит «детям» неприятные сюрпризы.

В последнее время наш китенок часто пытается ловить остатки материнской трапезы — куски пищи, которые она теряет каждый раз, когда раскрывает свою громадную пасть. Это полуживые рыбы самых разных видов, разорванные на части кальмары и другая добыча. Участие в материнской трапезе полезно для китенка, ибо так он учится ловить добычу, преследовать и кусать ее. Однако это не всегда приятно, потому что время от времени в пасть ему попадаются ядовитые рыбы и рыбы с колючками или с острой чешуей. Иногда и неядовитые рыбы могут вызвать пищевое отравление: это случается после того, как рыбы пасутся в «красных приливах».

«Красный прилив» представляет собой взвесь одноклеточных организмов — не животных и не растений, они занимают как бы промежуточное положение. Подобно растениям, они содержат хлорофилл; в их состав входят также и сгустки красноватого пигмента; а передвигаются эти организмы при помощи жгутиков, как простейшие животные. (Впрочем, разве всякий организм обязан быть либо растением, либо животным? Ведь этикетки нужны не природе, а человеку.) Организмы, составляющие «красный прилив», называются динофлагеллятами (И все же динофлагелляты относятся к животным, а именно к типу простейших, к классу жгутиконосцев, но к особому подклассу - растительных жгутиконосцев. - Прим. ред.); иногда они вдруг начинают размножаться с поразительной быстротой; почему это происходит, в точности неизвестно. Некоторые из динофлагеллят содержат смертельный яд (Поедая динофлагеллят, морские животные накапливают в организме яд, который, попадая с пищей в организм человека и других теплокровных животных, оказывает на них отравляющее действие. Яд поражает нервную систему, вызывая паралич мышц. Известны случаи массового травления людей. Явление «красного прилива» подробно описано в книге Э. Р. Ричиути «Опасные обитатели моря», опубликованной на русском языке Гидрометеоиздатом в 1979 году. - Прим. ред.) возможно, самый сильный яд на Земле — сильнее ботулина.

Желудок китенка еще не приспособлен для твердой пищи, и в кровь его пока только начинают поступать различные противоядия. Да и слизистая оболочка его пищевода пока слишком нежна и мягка.

Сегодня, например, у него болит живот. Он бьет своей массивной, как наковальня, головой в материнский бок и трется спиной о ее живот. Мать, от которой он привык получать всяческие радости, сейчас представляется ему виновницей его несчастья. Китенку кажется, что он голоден; он пытается присосаться к материнской груди, но тут же срыгивает несколько литров молока, которое расходится в морской воде.

Хлопья свернувшегося китового молока появляются в волнах, и плавунчики (Плавунчики - мелкие кулики, жизнь которых тесно связана с морем, Большинство из них - арктические птицы. Зимуют обыкновенно в открытом море вдали от побережий.- Прим. ред.), аккуратной стаей летящие над морем, быстро снижаются, сверкая серебристыми крыльями, и ловко подбирают отвергнутую китенком пищу.

Мать преспокойно продолжает, свой путь. Наш герой — ее двенадцатый отпрыск (не считая двоих, которым не суждено было увидеть мир). Китиха, вероятно, знает, что детские беды приходят и уходят, хотя едва ли помнит тот день, лет пятьдесят тому назад, когда, играя у рифов острова Рождества, она сама проглотила плававший на волнах кокосовый орех и долго мучилась желудком. Целую неделю проглоченный орех причинял ей боль, мешая пищеварению, пока природа наконец не пришла на помощь юной китихе и не избавила ее от несъедобной пищи.

Этот урок не прошел для китихи даром. В наше время воды северной части Тихого океана буквально усеяны сетями с крупными шарами из зеленого или бурого стекла, некоторые из которых достигают почти полуметра в диаметре. На этих шарах можно прочесть названия китайских, корейских, японских, советских, канадских, американских и мексиканских заводов рыболовного оборудования. В шторм стеклянные поплавки отрываются от сетей и отправляются дрейфовать по волнам, приплывая и на «детские площадки» китов. Случается, конечно, что китенок проглатывает такой поплавок — но ни один опытный, внимательный кит не сделает такой ошибки.

Двадцатое ноября; полная луна, стоящая высоко в небе, освещает мир маленького кашалота. Он счастлив, все неприятности прошлой недели забыты.

Ровная поверхность моря, гладкого, как расплавленное серебро, внезапно взрывается, и прежде чем китенок успевает понять, что произошло, над морем вырастает лес теней. Какой-то сверкающий черный гигант всплыл на поверхность, разом выставив в воздух и хвост и огромную пасть, из которой торчат извивающиеся, бьющие по воде, отвратительные на вид щупальца. Это кашалот-самец, хозяин гарема, не на жизнь, а на смерть сражается с кальмаром.

Всего несколько кратких мгновений прошло с тех , пор, как кальмар, привлеченный лунным светом, поднялся поохотиться у самой поверхности моря. Гигантским розово-серым призраком он двигался в воде, точно бесформенная пелена, парящая в пустоте, покачиваясь и шевеля тонкими щупальцами; внезапное нападение — и кальмар бросился в отчаянное бегство, последнее в его жизни.

Вода успокаивается, и китенок плывет вслед за самцом, на безопасном расстоянии от него — около сотни метров, он наслаждается сладостными запахами, разлитыми в воде, и ловит сочные остатки кальмаровой туши. Порой ему приходится нырять за ними, иногда довольно глубоко. Когда китенок опускается в новые, незнакомые ему глубины, мышцы его тела напрягаются, сухожилия болезненно натягиваются, в желудке урчит; он постигает волнующее напряжение всех сил, знакомое любому из хозяев океанских глубин.

За много миль от маленького кашалота, от стада самцов, направляющихся навстречу антарктической весне, отделяется кит — он тоже уходит в глубину, но ему уже не суждено вернуться назад. Случай привел его как раз в то место, где между двумя подводными вершинами повис на километровой глубине эквадорский телефонный кабель. Первый сигнал, который получает кит от своих опознавательных систем, кажется ему весьма знакомым: перед ним скользкое, мягкое, упругое щупальце — это, разумеется, кальмар, желанная добыча. Кит хватает «щупальце» зубами и осторожно тянет его. Кабель растягивается, затем внезапно тугим кольцом обвивается вокруг тела кита, намертво зажав его грудные плавники. Кит в страхе бросается в сторону, изгибает тело дугой, пытаясь вырваться. Еще одно кольцо обвивается вокруг его брюха, потом вокруг хвоста. Легкие кашалота горят мучительной болью; перед его затуманенным зрением вспыхивают искры, мир окутывается мягкой тьмой...

Кабель не рвется — и смерть этого кашалота не войдет в анналы человеческой истории. Лишь шепот телефонных разговоров окружает его могилу — о жизни и смерти, о любви и о пустяках, о заработанных и о потерянных песо... Туша постепенно разлагается. К ней наведываются светящиеся существа и какие-то черные тени, усеянные светящимися точками; со временем все мясо будет съедено, и даже скелет погибшего кашалота рассыплется на части, и его кости лягут на океанское дно; они впишутся еще одной строкой в геологическую историю планеты, и история перевернет страницу.

Несколько лет тому назад двое храбрецов — инженер математик и журналист — провели важный опыт у побережья Калифорнии: они опустились на океанское дно в водолазном колоколе, в который подавали не воздух, а кислородно-гелиевую смесь. Считалось, что эта смесь поможет им избежать так называемой кессонной болезни, которая вызывает мучительные боли у всякого водолаза, погрузившегося слишком глубоко или вернувшегося на поверхность слишком быстро. В несколько приемов колокол опустили на глубину трехсот метров, где царит чудовищное давление. Затем его подняли на поверхность. Водолазы-любители были без сознания. Один из них так и не пришел в себя, второй очнулся и рассказал, как проходило погружение на рекордную глубину (В настоящее время человек достиг значительно больших глубин. - Прим. ред.) для человека, не защищенного специальным водолазным костюмом (Погружение Ханса Келлера и Питера Смолла на глубину трехсот метров, состоявшееся 3 декабря 1962 года, широко освещалось в печати. С тех пор люди испытывали на себе значительно большие давления в ходе так называемых имитированных «сухих» погружений в декомпрессионных камерах, установленных на суше, в которые подавался сжатый воздух. В 1968 году Ралф У. Брауэр из Дьюкского университета «погрузился» в таком контейнере на глубину около трехсот шестидесяти метров («New Scientist», с. 62. Лондон, от 11 июля 1968 год) ).

Уже в первый год своей жизни маленький кашалот увидит и услышит множество самых разных судов, а в последующие годы он увидит их еще больше: и чадящие, грохочущие моторки с рыболовами-одиночками; и сейнеры, на палубах которых огромными грудами лежат сети, источающие запах гнилых водорослей; и быстроходные парусные клиперы, гордо несущие свои белые паруса (каждый из этих красавцев стоит не меньше миллиона долларов); и направляющиеся к южным островам туристские лайнеры с их яркими цветными огнями, смехом веселых пассажиров и музыкой. Нашему маленькому герою суждено узнать и запомнить много разных морских судов.

В последний день ноября он увидит «Поиск» («Поиск» - вымышленное название) — судно, какое второй раз уже не встретится на его жизненном пути, потому что капитан этого судна поклялся, что если ему посчастливится вернуться домой живым, он никогда больше не поведет «Поиск» в открытое море.

«Поиск» — уникальное экспериментальное моторное судно, впервые спущенное на воду. В его разработке принимали участие десятки ученых. Любой моряк придет в ужас, осмотрев «Поиск»: это плавучая мастерская-лаборатория, в которой громоздкие штативы с колбами для проб воды соседствуют с сетями для планктона; специальные ведерки для взятия проб грунта стоят возле рыболовных снастей; глубиномеры, радарные устройства, пеленгаторы, дистилляторы, цепные тали — все это размещено среди котлов, жестянок, кастрюль и множества разных подобных предметов. Поднявшись на борт перед отплытием, капитан оглядел загроможденную палубу, почесал подбородок и сказал: «Будем надеяться, что не заштормит».

И вот «Поиск» уже в двух днях хода от Сан-Франциско. На борту довольно пестрый экипаж — биологи, физики, химики, двое матросов, инженер, кок и старпом. Негромкий голос и приветливая улыбка капитана Ларсена успокаивающе действуют на экипаж, который все больше нервничает.

К вечеру второго дня «Поиск» минует острова Чаннел. Он идет под небольшим парусом, который точно держит судно на курсе, пока море спокойно. Биолог достает подводный фонарь и, выставив с борта шест с блоком на конце, травит трос; фонарь погружается, освещая воду желтоватым светом, и биолог вооружается большим сачком из мелкой нейлоновой сети, закрепленным на конце бамбукового шеста. Он знает, что с наступлением темноты в жизни моря происходят странные перемены. Некоторые из рыб, которые днем держатся у самой поверхности, ночью опускаются в глубину, зато другие рыбы, кальмары и различные мелкие организмы поднимаются из глубины. Причины этого не ясны, хотя, конечно, главную роль играют тут поиски пищи и стремление укрыться от врагов. Днем вода здесь была прозрачна, но теперь в ней появляются дымчатые существа, которые плывут по воле волн или передвигаются зигзагами, толчками; пройдет, может быть, какой-нибудь час — и ни одного из этих дымчатых существ не останется в живых.

Вот в круге желтого света появляется кальмар. Безукоризненно ритмичными движениями мускулатуры он выталкивает струю воды — это живой реактивный двигатель; вслед за кальмаром появляется беловатый шар, который внезапно превращается в калифорнийского морского льва. Словно акробат, подбадриваемый смехом зрителей и возбужденный огнями рампы, красавец лев взлетает и кувыркается в волнах, явно наслаждаясь движением. Его широкие грудные плавники то расправляются, то складываются, то изгибаются, словно тело льва — мягкая глина, которую лепят волны, подводные течения и перепады давления. Прижав грудные плавники к бокам, морской лев вытягивает длинную шею и устремляется в темноту, оставляя за собой след серебристых пузырьков, срывающихся с его морды и шкуры. Затем лев снова появляется в свете подводной «рампы» — небрежно повисает в воде вниз головой, слегка покачивая плавниками, будто парит в условиях невесомости. Свет фонаря внезапно отражается в его глазу: даже с палубы видна внезапно вспыхнувшая зеленовато-золотистая звездочка.

Биолог с сачком радостно зовет друзей полюбоваться львом, но их топот по палубе вспугивает акробата, и он исчезает. Пройдет всего несколько минут, а лев будет уже на расстоянии мили от судна.

Следующая ночь застанет «Поиск» в открытом море, где он на час сбавляет ход, чтобы химик, сонно греющийся возле теплой трубы, мог взять пробы воды. На камбузе двое зоологов играют в карты. Убаюканные тихим рокотом двигателей, они засыпают на кожаном диване. У штурвала — никого, курс поддерживается автоматически. Старпом задумчиво курит на мостике. Барометр падает; поглядев на шкалу, старпом записывает в судовой журнал: двадцать девять. Надвигается шторм — в этом уже нет сомнений.

Утро наступает тихое, но в небе неспокойно, длинные кроваво-красные полосы облаков несутся с севера на юг. Капитан заглядывает в журнал, осматривает небо; ему все ясно, и он решает немедленно возвращаться в порт. Уже через час ветер начинает крепчать, судно высоко поднимается и падает на волнах, палубу заливают потоки дождя.

На палубе, под спасательной шлюпкой устроился молодой биолог с фотоаппаратом. Объектив аппарата обернут куском развевающегося на ветру полиэтилена. Биолог упирается ногами в буксирный кнехт. Этот фотолюбитель в восторге от каждой возможности сделать необычный снимок. В сотне метров от судна он видит группу из шести китов, среди которых и наш маленький кашалот. Какой кадр для журнала «Лайф»! Шторм крепчает, но это еще только начало. Киты плывут парами. Волна поднимает двух китов одновременно, и телеобъектив ловит их черные раздувающиеся дыхала, которые моментально закрываются. Вода рядом с китами вспыхивает отраженным светом красных облаков. Головы китов черными тенями разрезают скат штормовой волны, над китами — облака белого тумана. Налетает порыв ветра с дождем, скрывая китов от фотографа. Быстро темнеет. «Что-то мне нехорошо»,— думает молодой человек, еще не знакомый с симптомами морской болезни. Спрятав драгоценный аппарат под плащ, он отпускает на ветер полиэтилен, служивший ему защитой от дождя, и торопится в кают-компанию, однако ему приходится задержаться у леера. Спустившись в душное, полутемное помещение, он видит, что его коллеги лежат пластом. По полу скользят игральные карты и журналы. Тошнотворный запах горючего проникает в каюту из машинного отделения — там что-то не в порядке. С потолка свисают мокрые плащи, они раскачиваются в унисон, словно танцуют под ритмичную музыку волн. Левые иллюминаторы каюты внезапно темнеют: их захлестнула зеленая волна; в следующую секунду темнеют иллюминаторы правого борта, затем снова левого, и снова правого...

Каюту сотрясает громовой удар. Судно на мгновение повисает на гребне вала, затем резко накреняется; в лаборатории звенит разбитая посуда, слышно, как по полу катится лавина осколков.

Капитан и старпом, забравшись в тесный рундук, торопливо сооружают плавучий якорь — нечто вроде парашюта из брезента и тросов. Полчаса спустя якорь летит за борт, и «Поиск» разворачивается носом к волне. Теперь его меньше качает, зато он регулярно зарывается носом. Двигатель работает в режиме «самый малый вперед». Проходит день, ночь, еще один день.

Черными тенями пролетают за стеклом рубки ведьмы в изодранных платьях. Вероятно, какие-то птицы: они исчезают, прежде чем их удается разглядеть.

Маленький кашалот ненадолго поднимается из тихого подводного мира в бушующий мир звука и движения — в море, сотрясаемое одиннадцатибалльным штормом. Китенок голоден, но его мать не хочет возвращаться на поверхность.

В каюте «Поиска» экипаж дрожит от озноба, хотя здесь вовсе не холодно. В сером сумраке каюты серые лица сливаются с серой тканью подушек. Кто-то вскрикивает в полусне. Кто-то медленно поднимается и, держась за наклонную стену, движется к трапу. По стенам непроветренной каюты текут струйки сконденсировавшейся влаги, но никто не обращает на это внимания. Бьют склянки.

Снова громовой удар по палубе. Это спасательная шлюпка сорвалась с места и, порвав леер, рухнула за борт. Судно сотрясается всем корпусом. С верхней палубы текут в открытый люк стремительные потоки поды. «Поиск» снова поднимается на волне.

Жестокая рука шторма немного отпускает судно, когда на горизонте появляются низкие синие холмы Сан-Франциско. Они, кажется, вовсе не приближаются. Однако бледные обитатели кают-компании оживают. Вот наконец Фараллон, за которым становится еще тише, а затем — «Золотые ворота», Сан-Франциско. Экипаж уже толпится на палубе, слышатся бессмысленные, но оптимистические возгласы; люди уже начинают предвкушать кофе с тостом, томатный суп, апельсиновый сок, омлет. («Нет, нет, лук пока не кладите, бекон тоже.»)

Да, так бывает часто — ученые пытаются проникнуть в тайны великого океана, подглядеть за жизнью китов, тюленей и планктона, определить радиоактивность и химизм воды, прощупать динамику волны; а океан сопротивляется, прячет от них свои секреты.