Звери хищные

Несумчатые хищные звери обитают во всех странах мира. Только в Новой Зеландии и Австралии их никогда прежде не было. Но собак, кошек, лис люди завезли и туда. На Земле, по последним подсчетам, 252 вида хищных зверей. Многие из них разнообразят свою плотоядную диету плодами и даже травой, а некоторые (большая панда) и вовсе, кажется, вегетарианцы.

Звери хищные

Прежде на всех хищников человек смотрел как на злейших своих врагов и истреблял их без жалости. Но наука доказала, что хищники в жизни природы не только полезны, а просто необходимы: как санитары и селекционеры, совершенствующие племя нехищных зверей, ибо уничтожают хищники в первую очередь больных и слабых, плохо приспособленных, несущих в себе разные наследственные пороки и дефекты. Поэтому теперь во многих странах от чрезмерного истребления хищников охраняет закон. Но старые традиции и предубеждения против хищного зверья еще живы среди людей. Судьба волков особенно трагична: почти всюду их добивают — без жалости, без угрызений совести и с наивным сознанием полезности этого вредного дела.

О волке и волках

Засады, облавы — пешком и на машинах, вертолетах и самолетах...

И кроме того, у каждого охотника, вооружившегося на зайцев, найдутся два патрона, начиненные картечью или жаканом. Попробуй, разбойник, сунься!

Но картечь разнесет в куски подброшенную в воздух бутылку, а жакан поразит ствол сосны, вызвав в нем искривление годовых колец, очень странное для исследователя, если таковой займется когда-нибудь этим деревом. Волк же вряд ли повстречается охотникам. Он не повстречается им даже не потому, что хитер и осторожен. Просто волк сейчас чрезвычайно редкий зверь. Многие его даже в глаза не видели.

Значит, уместно рассказать, каков он.

Художники, как правило, изображают волка слишком свирепым, слишком кряжистым, слишком неди-намичньгм. Фотография может дать лишь некоторое представление, абрис волка. Волк в зоопарке — печальное животное, над всеми движениями которог довлеет примиренность с необоримой силой плена. В жизни, то есть в лесу, в поле или тундре, волк производит совершенно особое впечатление. Оно, если исключить простительный страх, может быть определено как торжество и благоговение перед таинством соприкосновения с могучей силой дикой природы.

Он, как известно, сер. Но тут, вероятно, слово «серый» надо понимать относительно. В серо-коричневой тундре волк серо-бурый; на серебристом снегу и шерсть его серебрится, на фоне березовых стволов (черных с белым) он теряется, струясь, и шкура его рябит, как кора. Маскировка рассчитана на скорость, ее эффект состоит в том, что уже через минуту наблюдатель теряет представление о расстоянии до волка. Однако при всем своем стремлении к камуфляжу волки большие модники. Если один носит сдержанно-аристократический серый костюм, то другой разнообразит его серебристым воротником или светлой манишкой на груди. Иному очень идет черный или коричневый чепрак на спине — это уж дело вкуса. Даже светлые тундровые волки, которых еще и бессонное солнце полярного дня выбеливает до блеклости (уши у них нередко рыжие!), даже они умудряются сохранить элегантный вид.

Однако шуба есть шуба. Зимой она должна греть, а летом, если уж нельзя ее снять, пусть станет полегче. Так у волков и бывает. К холодам они запасаются подшерстком, очень плотным, ветры и морозы в пятьдесят градусов выдерживает! Весной же линяют. Европейские, азиатские и американские волки, отличаясь лишь тем, что попадает им на обед, по всем остальным статьям схожи. И все-таки двух во всем подобных волков не бывает. Волк растет быстро и уже к первому году набирает 40—45 килограммов. А с третьего года он матереет и приобретает не только еще больший вес (иногда до 70 килограммов!), но и свою, свойственную только ему одному осанку. Это как телосложение у человека, у каждого свое. И опытный волчатник, увидев волка, с которым ему уже приходилось встречаться, обязательно его узнает. Правда, обычно люди, встретив волка, норовят спутать его с собакой. Он, конечно, больше собаки (малолеток пока трогать не будем — это такая инфантильная публика!). Кроме того, если увидите в лесу «собачку», обратите внимание на ее хвост. Он никогда не закручен, а либо приспущен вниз, либо красива струится по горизонтали (это когда у волка хорошее настроение). Затем морда. Пасть волк никогда широко не разевает. (Оказывается, выражение «волчий аппетит» неверно. Волк ест медленно: слишком узкие челюсти. Если же приходится торопиться, он мучительно давится и стонет.)

Но зато зубы! Про медведя говорят: «задрал». Про волка — «зарезал». Ему ничего не стоит располосовать наполовину, до позвоночника, шею оленя или прокусить ему бок до печени! Эти же зубы способны проделывать удивительно тонкую операцию. Лоис Крейслер рассказывает, как прирученная волчица зубами осторожно (было ощущение слабого покалывания иголками) открывала ей веки. Представляете, что за инструмент эти зубы? Ювелирный!

И наконец, лапы. Особого внимания заслуживают задние, они на удивленье мощны. На них волк может подпрыгнуть вверх свечкой, и довольно высоко. Это так называемый «наблюдательный прыжок». Следы ступней тоже никак не спутаешь с собачьими. Для них характерны собранные вместе пальцы. Но главное — величина: у молодого волка как у крупной собаки, у матерого — 14 сантиметров длина, 8 ширина.

Волчьи следы... В тундре на традиционных путях миграции северных оленей вы всегда найдете их. А если пойдете этими путями, то увидите на них печальные вехи: трупы оленей. Волки не в силах съесть всей добычи, и она достается воронам, сорокам, песцам, росомахам.

Таковы эти звери. Люди им вынесли смертный приговор, местами уже приведенный в исполнение. В приговоре четыре пункта обвинения:

1. Уничтожение диких животных.

2, Уничтожение домашних животных.

3. Распространение опасных болезней, в частности бешенства.

4. Нападение на человека.

Я, продолжая рассказ, в котором собираюсь поставить под сомнение все эти пункты, вначале отметаю последний. Написано множество небылиц о таких нападениях. Особенно богата ими художественная литература. Что интересно: чем меньше становится волков, тем охотнее печатаются книжки об их людоедских подвигах. Вот передо мной одна такая — детская. Волками загублен почтальон: его сын геройски продолжает дело отца.

Вглядываешься в строчки (и между строчек) и убеждаешься: фактом здесь не пахнет, да и воображением тоже, потому что воображение вещь хотя и свободная, но подчинена логике и требует жизненных посылок. В рассказе события просто названы, а это верный признак эпигонства. Но какого эпигонства? У большинства писателей-реалистов волки не нападают на людей; это уж сколько ни ищите. Но есть примеры противоположные. Полистайте Пришвина. Он рассказал забавный случай: беременную женщину окружила стая волков. Но они не то чтобы не тронули ее... они оставили свои метки, так что дальше ей пришлось идти с мокрыми ногами. Надо полагать, волки сделали это из чистого одобрения, уважили материнство.

Конечно, писатель может писать о чем угодно, создавая свой собственный мир, в котором волки глотают бабушку и Красную Шапочку, но зачем же небылицы выдавать за правду? Ведь писатель, «растерзавший» в погоне за катарсисом беднягу почтальона, свалил трагедию на голову волкам не книжным, а живым.

Владимир Иванович Даль, великий знаток русского языка, в своем словаре на слово «волк» собрал полторы нонпарельных колонки пословиц и поговорок. Из всех этих, так сказать, концентратов народной мудрости вырисовывается весьма неприглядный образ серого хищника, но ничего такого, как нападение волка на людей, в них не оказалось. Зато есть пословица о том, как пастух, сбывая овец, что называется, «налево», сваливает вину на волка.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему старые волчатники, как правило, весьма храбрый народ? Есть молодцы, которые, отправляясь за выводком волчат, вооружаются одним лишь... мешком. Идет по деревне этот человек, помахивает своим «оружием», и на лице у него скрытая усмешечка. В окнах испуганные лица, «ахам» и «охам» конца нет, а усмешечка та обозначает некое знание. А именно: матерая не тронет! Ведь иной охотник и пять лет подряд у одной и той же волчицы забирает всех волчат (они в «Заготсырье» оплачиваются по тридцать рублей за штуку). Такое, понимаете, деликатное дело: навредить можно с ружьем.

Они не только «храбры», но и жестоки: там, где за малых волчат платят меньше, чем за взрослых и прибылых волков, иные волчатники, найдя логово, не забирают волчат, а перекрутив проволокой их ноги так, чтобы ходить не могли, оставляют мучиться до осени. Бедные, искалеченные таким подлецом звери далеко от логова не уползут, но и матерые их не бросят, выкормят. Осенью придет изобретательный варвар, найдет в известном ему месте подросших калек, одного за другим дубиной убьет, и глядишь: несколько лишних десяток у него в кармане.

Было давно, нападали волки на людей, пеших и всанях. Но давно и зимой, когда еще собирались большими стаями. И стай таких было много.

У нас остается еще три обвинения волку, но я подожду говорить о них. Сначала давайте попробуем заглянуть туда, куда мало кто заглядывал, — в логово.

     Среди валежин, меж корнями, 
     Отрывши яму для жилья, 
     Росла волчиная семья...

Так хоть и в стихах, но точно описал волчьи повадки старейший воронежский волчатник Георгий Васильевич Кольцов. И он отлично знает, о чем говорит. Действительно, волки роют жилье среди корней, ведь корни — каркас, способный предотвратить обвал. Место по возможности выбирается глухое — это часто залитые в половодье крепи. У волка тундры такие же требования (укромность, водопой неподалеку и тому подобное). Водопой очень важен: волки много пьют. И если нет поблизости воды, ходят по ночам пить даже к деревенским прудам! Так было, например, рассказывает Г. В. Кольцов, под Воронежем, в селе Старое Животинное: двух матерых, переярка и шесть прибылых водила старая волчица к пруду у села, где и домашний скот днем поили и где собаки, чуя волков, надрывались лаем.

Устроиться на логове волки стараются с комфортом. Правда, комфорт никогда не вытесняет заботу о безопасности, так что иной раз им приходится справлять новоселье дважды и трижды: если человек на старом месте их потревожит. Волки весьма предусмотрительно заранее ищут и, убедившись в их пригодности, хорошо запоминают несколько таких запасных мест для логова. И когда там, где волчата родились, стало вдруг небезопасно, сейчас же унесут оттуда детей. Но запасные логова совсем не рядом (иначе смысла бы в них не было), и потому волчат транспортируют поэтапно: сначала перетащат по одному в какое-нибудь укромное место на полпути, сложат кучкой под куст, а потом так же по одному переносят до следующего перевалочного пункта.

У волков есть свои роковые и непонятные странности. Даже курица защищает цыплят! А волки человека и собак, напавших на логово, не трогают. Убегают, прячутся. Волчата, защищаясь, грызутся с собаками, но родители на помощь никогда не придут. Это удивительно! Удивительно и то, что, если гончие с заливистым лаем идут по волчьему следу, звери никогда не обернутся, не прогонят и не загрызут их, и будут бежать и бежать, и гончие рано или поздно выгонят их под выстрелы. А ведь деревенских собак волки таскают без страха. Из-под крыльца, бывает, вытащат отчаянно визжащего пса, ту же гончую. Ее и в лесу могут схватить прямо с гона (и нередко это случается, особенно если голосок у гонца дворна-коватый — незаливистый). Да, но с гона по зайцу или лисе, а не тогда, когда гонит собака самих волков (особенно если так азартно лает, что «аж легкие рвет!»).

Г. В. Кольцов рассказывает: до темноты (и в темноте несколько часов) гоняли в смычке выжлец и выжловка прибылых, а потом и подваливших к ним пару здоровенных матерых волков. И со слуха ушел далеко гон: матерые увели в соседние угодья. Так засветло и не дозвались собак и совсем уж было простились с ними, потому что решили, наверняка их ночью волки порвут. Но не тронули тех собачек серые: пришли псы домой в деревню, правда очень напуганные, тесно прижавшись друг к другу (прямо как слились!). Понимали, опасно молчком по темному лесу ходить среди волков, когда след волчий брошен и людей поблизости нет.

И вот откуда-нибудь из закрытого мрачной тенью логова начинается жизненный путь волка через круги всеобщей ненависти к той неотвратимой огненной вспышке, которая настигает его рано или поздно.

Волчица приносит от двух до восьми волчат.

Растут вначале на чистом волчьем молоке. Затем появляется мясо, и волчата встречают его с восторгом. Родители носят им добычу весьма оригинальным способом. Они глотают куски мяса и затем отрыгивают их перед волчатами. Что замечательно: мясо появляется из недр волчьего брюха совсем свежее, по-видимому, волки умеют задерживать на это время пищеварение.

Соблюдать режим дня волчатам удается не всегда. Конечно, это хорошо, если завтрак приспел вовремя, к восходу солнца, но иногда папаша возвращается из ночного похода лишь к полудню (ему, кстати сказать, приходится пробежать 50, а то и 150 километров за одну охоту). В таком случае мать выводит волчат на прогулку, где кормит легким молочным завтраком и разрешает вволю порезвиться.

Забавы суматошны, проказливы. Вот что увидел канадский зоолог Шарли Моуэт, когда жил в тундре бок о бок с волками.

«Двое волчат пытались оторвать материнский хвост, они рвали и драли его с такой яростью, что шерсть летела клочьями; двое других делали все, что только могли, чтобы оставить мать без уха.

Около часа Ангелина (так назвал он волчицу) героически терпела пытку, затем, взъерошенная, попробовала защищаться: села на собственный хвост и спрятала истерзанную голову между лапами. Но где там — волчата накинулись на ее ноги, по одному на каждую. Моим глазам предстало жалостное эрелище: Ангелина, словно шаман, отгоняющий злых духов, изо всех сил пыталась одновременно прикрыть лапы, хвост и голову. Наконец волчица не выдержала. Она отпрыгнула в сторону от своих мучителей и убежала на высокую песчаную гряду за логовищем».

Знаете, не всякая мать обладает таким поистине ангельским терпением!

Возвращается отец. Тут бы призвать шалунов к порядку, но и папаша мягкосердечен. Он устал, хочет спать, но не будет ему покоя! Приходится, хочешь не хочешь, развлекать своих чад.

Вообще, отношение волков к малышам, даже к чужим, заслуживает не только похвалы — подражания! Если погибнут родители, а другой волк найдет волчат, он вскормит их, вспоит и научит жить. Были случаи, голодных щенков приносили в логово волки, чтобы их накормить.

А волчата взрослых волков просто обожают! Лоис Крайслер видела и рассказала, как волчата ласкались к взрослому волку. Стоило им лишь коснуться его, и они дрожали от нежного возбуждения. Они его обнимали, они его целовали, лизали. Конечно, от таких ласк растаешь и отдашь кусок мяса, который предполагалось оставить у себя в желудке. Обласканный кормилец, забыв, что собирался лечь спать, вновь мчится на охоту. Таково следствие атмосферы любви, царящей в волчьем царстве, — она активирует старших.

Остервенелых драк среди волчат почти не бывает. Это удивительно миролюбивые дети. Хотя, правды ради, надо признать, что причины, возбуждающие всех дерущихся мира сего, — чувство собственности, обида, ревность — эти причины ссорят нередко и волчат. Но если в остальном мире их самое легкое следствие — разбитый нос, то в диком волчьем логове вооруженный конфликт быстро умеют обратить в игру и веселую шутку.

Настанет день, когда тесной будет истоптанная лужайка перед домом и в лобастых головах возникнут разные «географические» вопросы: кто прячется за тем валуном? Нельзя ли понюхать солнце? И вот отправились в путешествие. Одни. И запаслись в дорогу только легкомыслием — груз, как известно, самый необременительный и приятный.

Миновали валун (или там вековую ель, упорно закрывавшую горизонты). Нечто странное, красное, ожившее в порыве ветра возникло перед носом заводилы-направляющего. Исследователи шарахаются в испуге. (Мы-то знаем — обыкновенный цветок.)

Однако благородная любознательность побеждает. А ведь «оно» годится для игры, догадываются волчата. И начинаются восторги, посмотреть на которые — смех! Цветок осторожно обнюхивается, затем исследуется на прочность (дети ведь!). И наконец, смятый, падает вниз, ловится всей компанией. Всеобщая потасовка, в которой все начисто забывают про цветок. Повозиться — это, конечно, удовольствие высшее.

Идут дальше. Мягкая проплешина на земле, отдадут и ей должное. Птица на ветке — послушают птицу. Палка какая-то — поиграют и с палкой. Умение черпать радость в самых простых предметах природы — качество, живущее у волков в крови. Ликовать, когда оттает первый клочок земли, оттого, что на деревьях листочки распустились, волки умеют, как и мы. Кто жил с ними рядом, знает об этом.

Но вдруг! Ужасный! Большой! Ушастый! Заяц! Испугались волчата, дезертируют. Но простим их: у них еще будут возможности реабилитировать себя. Тем более что сейчас превратности путешествия поставили их в положение, вызывающее сочувствие. Они, кажется, заблудились.

Это происходит в лесу, в тундре или в степи (какая разница для маленьких, пушистых, беззащитных комочков, для которых даже не слишком высокая трава — нелегкое препятствие!). Шли бы по своему следу и наверняка вернулись к маме: она пришла с охоты и беспокойно бегает вокруг логовища. Но нет — волчата, описав широкое полукружие, приближаются к дому с обратной стороны. У них в голове некое приспособление для ориентировки — оно и сработало, не дав потеряться. Так что мы зря волновались.

Всыпать бы за самовольную отлучку! Но нет! Такой воспитательный метод волками почти не употребляется. (Да и как их будешь наказывать, ласкающихся?) Волк очень легко травмируется обидой или страхом: быть может, поэтому не просто приручить его человеку, существу весьма непостоянному и непоследовательному. Такое приручение — редкость и удается людям сдержанным, добрым, о которых говорят: человек хороший.

В следующий раз кто-нибудь из родителей сам возглавит прогулку. Скажем, отец. Он тронет каждого из волчат носом, и они беспрекословно за ним последуют (послушные дети!). Конечно, прогулка будет теперь назидательной. Кого надо бояться, кого — нет, кого надо попробовать догнать, кого просто припугнуть, показать, что ты волк. Между прочим, некоторые исследователи заметили такую черту у волка — припугнуть, притвориться сердитым, когда на деле он в самом благодушном настроении. Невольно подумаешь: волк сознает свое положение в глазах окружающих.

Волки — звери сообщества. Но их щедрость, необходимая в товариществе, простирается не только на своего брата. Волк не тронет песца, ворующего припрятанную им добычу. Видели: он добр к ворону, вороне, сороке, лисе. Он способен исторгнуть из своего желудка кусок мяса и для собаки.

Горе собрата их трогает. Бегали прибылые (волки до года) по лесу, нашли ежа. Один исколол морду в кровь. Другие поглядывают на раненого и тихонько скулят, выражая сочувствие.

Перед молодой ручной волчицей собаки эскимосов затеяли грызню. Шерсть клочьями летит. Что сделала волчица? Она, безошибочно определив главного задиру, за хвост вытащила его из свалки. Действие, весьма похожее на миротворство.

Случилось горе. Переярок (опять охотничья терминология — молодой волк от одного до двух лет) не вернулся с прогулки. Нет его день, другой. Похоже, погиб. Вы ошибетесь, если решите, что его сестренка возрадуется: теперь с харчем легче станет, одним ртом меньше. Нет, она аппетит потеряет. И будет плакать. И ее плач — «у-о-оу» — растревожит вам душу, как причитания опытной вопленицы.

Учитель Н. рассказывал: однажды, возвращаясь с охоты, он повстречался с волками. Куда они бежали, конечно, осталось неизвестным. То, что Н. не рискнул стрелять, факт. То, что волки едва обратили на него внимание, тоже факт, хотя, конечно, удивительно, с чего взялась у них уверенность, что он стрелять не будет. Но тут не об этом разговор. Волчья стая, которая протекла в двадцати шагах от учителя, произвела на него впечатление злобной рычащей массы. Беспрестанно то тот, то этот волк выбегал из строя и цапал кого-нибудь за шею. Они запомнились ему как вырвавшийся из ада поток яростного возмездия. Н. после такого видения долго не решался ходить в лес в одиночестве.

Но он ошибся. Н., хотя человек очень знающий и культурный, принял обычную волчью забаву, их игру за ужасное зверство. Дело было скорее всего так. Отправившись куда-то на охоту, волки, не желая терять даром времени, решили в дороге поиграть. Они вообще дня не могут прожить без игры, веселые звери.

Цапанье друг друга за загривок у волков — проявление не вражды, а симпатии.

Как встарь шла деревенская молодежь за околицу водить хороводы, так выходят на игрища и волки. Это опять охотничье слово, обозначает поляну, широкую дорогу, лысый бугор, а то и убранное поле. Расшалившись, раскидают снопы, истопчут пыльную дорогу, и незаметно, что по ней когда-нибудь ездили. В большом почете прыжки. Прыгают вертикально вверх — свечкой, один перепрыгивает другого; чехарда, да и только! Играют в кошки-мышки. А какая радость, разогнавшись, тормозить перед мордой приятеля всей силой расплющенных ступней!

На игрища, бывает, сходятся волки разных семей. На этих общественных собраниях несоблюдение этикета наказуемо. Тут, если ты молод, будь внимателен со старшими, выкажи им положенную почтительность. Бурное изъявление чувств при первой встрече — дурной тон. Надо быть сдержанным и учтивым. Приветствуй матерого, припадая к земле, и не забудь подставить прямо под его зубы шею в знак покорности. И тогда он слабого не тронет. Впрочем, в разных странах волчий этикет не всегда един. Как и у людей.

Вы не смейтесь, но волки и улыбаться умеют! Улыбка разная: нежная, общительно-веселая, хитроватая, откровенная, застенчивая. В общем волчья улыбка. Все, кто изучал волков вблизи, поражаются: ведь улыбка — уже выражение лица, признак богатства эмоций и ума.

В конце июня, в начале июля ранние выводки начинают выть. Торжественное и грустное явление. Та жуть, тот мороз по коже, который продирает дальнего слушателя, ничто по сравнению с необоримо-роковой ролью воя в жизни самого волка. И в его смерти. Он, осторожный и умный, он, умеющий быстро бегать, он, умеющий лучше других прятаться в самые непроходимые чащи, выдает себя с головой. На «вабу» (подражание вою) мало-мальски умелого охотника ответит вся стая. И место открыто. Готовьте гончих, заряжайте картечью ружья, охота будет удачной!

Они начинают выть, когда на небе заря, утренняя или вечерняя. Что это — хоровой концерт, задушевный разговор, а может быть, мольба в тоске?

Вой стаи — слаженный ансамбль, где партии оригинальны и виртуозны. Они никогда не звучат в унисон. Они сплетаются в сложнейшие построения, которые лишь равнодушному и невнимательному, лишь тому, кто слушает в наушниках страха и предубеждения, покажутся набором заунывных воплей. Но так же, как открытому сердцу близок необъятный мир чувства и разума, заключенный в музыке Бетховена, так человеку, чуткому к звукам природы, доступно понимание великолепной гармонии волчьего воя.

В нем, этом вое, — любовный и дружеский призыв, накал охотничьей страсти, траур по товарищу, радость общения. Голос у волка чист, как у итальянского тенора, но, если в нем звучат хрипловатые ноты, знайте — это вопль отчаянья и одиночества.

И все же едва ли стоит утверждать, что в вое волка есть какое-то определенное смысловое значе-

Реабилитированный «серый разбойник». Кажется, приближается время, когда волков, прежде почти всюду безжалостно истребленных, придется кое-где специально разводить для пользы той самой дичи, ради спасения которой их уничтожали.

ние. Он скорее всего — настроение, интуиция. Вот сравнить его с музыкой, я полагаю, дело более перспективное.

Итак, представим: волки — меломаны.

Тогда можно объяснить многие странности в их безрассудной приверженности вою. Например. Старая, умная волчица ответила на «вабу», к ужасу и удивлению молодого охотника, впервые попробовавшего себя в искусстве подражания. Почему ответила? Разве она никогда настоящего воя не слыхала? Но представьте себе: просто она заинтересовалась новым исполнением. Она допускает, что незнакомый волк может выть и так и эдак — иначе говоря, он имеет право создавать вариации на заданную тему. И... ответила. И это стоило жизни выводку. Волчице же повезло, осталась жива. Окрыленный успехом охотник на следующий год «вабит» уже самоуверенно. Но теперь, лишь заслышав его, волчица уводит волчат (и завыть им не даст!). Теперь ей знаком этот голос!

Отнюдь не басни, что волки отвечают на музыку, на пение, на охотничий рог. Рассказывают даже такую историю (не знаю только, как проверить ее достоверность): стая завыла, откликаясь на паровозный гудок! Но столь легкомысленные музыкальные увлечения, безусловно, на совести легковесной молодежи, которая вечно не ту музыку обожает. Да, впрочем, что ее упрекать, если почтенные отцы и матери волчьих семейств и сами иной раз не могут себя сдержать? Только очень опытная, бывалая волчица, услышав незнакомый вой, прежде чем завыть в ответ, не поленится сделать круг в несколько километров, чтобы, зайдя с тыла, проверить, кому тут пришла охота музицировать.

Вой — акт торжественный и многозначительный. В повседневном обиходе у волков иной «язык звуков»: рычанье, ворчанье, завыванье, хныканье, тявканье, лай, повизгиванье, откровенный визг. Похоже, что этот обширный вокальный репертуар прекрасно служит им для общения. Волк повизгивает, подзывая волчат. Те бегут — поняли! Он прохаживается у логова, поджидая волчицу, чтобы вместе отправиться в охотничий рейд. Она, как водится, замешкалась. Он тявкает. Тут, понятно, выражено нетерпение. Он рад вашему обществу и хочет рассказать об этом; «глядит вам прямо в глаза и долго, самозабвенно-косноязычно бормочет и повизгивает почти на одной ноте». У некоторых волков, заметила Л. Крайслер, есть забавный жест приветствия и благоволения — откинутая в сторону передняя лапа. Откровенный зевок — признак хорошего настроения. Задние лапы, скребущие землю, — презрение. Вообще «язык» телодвижений и звуков у них эмоционален и богат, и об этом в последнее время много писали.

Волки умеют быстро понимать (и перенимать!) человеческие интонации и действия: например, отодвигать задвижки на дверях или питать слабость к духам и... собакам. Есть у них склонность и к преждевременным обобщениям: один человек поступил плохо, и подобное зло волки уже ждут от других людей. Но и добро одного быстро располагает их к другим. В общем, характер волка (в отношении его несходства с собачьим) так определяют те, кто хорошо знает волков: у собаки жизненный принцип — зависимость, у волка — ответственность, у собаки — честолюбие и самомнение, у волка — престиж и власть.

Характер волков, как и всяких других существ, проще понять, когда наблюдатель концентрирует внимание на их жизненных апогеях. У волков это не только игры, вой, охота, но и любовь. Не посчитайте, что это святое слово здесь слишком сильно.

Организация некоторых звериных семейств более сложная, чем привыкли обычно представлять себе люди. У волков так называемая «большая семья», смысл ее порядков биологи разгадали только недавно.

Мужая, сильные молодые волки (двухлетки и трехлетки), выбрав по вкусу подругу (часто на всю жизнь), уходят весной из стаи и заводят свою семью. Слабые же их сверстники менее счастливы, своим домом обычно не живут, супружества не знают (если в округе есть волки сильные). Они «нанимаются», что называется, в няньки к своим братьям. Такова их волчья доля.

Реабилитированный «серый разбойник». Кажется, приближается время, когда волков, прежде почти всюду безжалостно истребленных, придется кое-где специально разводить для пользы той самой дичи, ради спасения которой их уничтожали.

Матерые разрешают молодым поселиться где-нибудь поблизости, километрах в двух-трех. Это с их стороны весьма любезно: обычно от логова до логова самое ближнее семь километров.

И начинается семейная жизнь. Собственно, начинается она, пожалуй, раньше, за год до этого. Партнеры избирают друг друга, когда они еще числятся прибылыми: довольно нескладными, смешными, но, как полагается, симпатичными «юношами» и «девушками».

Целый год (надо же!) взаимного ухаживания. У волков, как говорят в науке, «лицевая ориентация». От морды к морде получают они информацию о том, что намерены сделать, и готова ли, в частности, волчица стать матерью, а волк отцом. И только тогда происходит спаривание. А до этого и попутно с тем веер улыбок, акробатические прыжки, разные резвые затеи — все для милой или для милого. Кстати сказать, у волков не слишком заметно разделение на «слабый» и «сильный» пол в том смысле, что один должен вовсю стараться, а другой лишь жеманно принимать ухаживания.

Возникновение «треугольника» очень часто кончается трагедией. Схватка, быстрый рывок страшных зубов, и один из соперников (или соперниц) повержен. И это те самые звери, которые редко дерутся, чьи ссоры — редкость. Но тут уж действуют суровые законы естественного отбора.

Когда волчата родятся, мать первые недели лежит с ними в логове. Потом, принюхиваясь, осторожно выползает из норы, но далеко не уходит, лишь метров на сто-двести. Куда-нибудь сюда члены «большой семьи» приносят ей добычу: все, что поймали. Позже она и сама рыщет по округе. И вот тогда няньки — «тетки», «дядьки», «кузены» — нянчат волчат. Они с ними играют, кормят проглоченным на охоте мясом и, конечно, несут бдительный караул. Волк-отец тоже долг свой не забывает. Он всегда рядом (если не ушел с волчицей). А осенью, когда детишки подрастут, волчья «большая семья» охотится стаей, и молодые учатся у старых законам джунглей.

Но пора вернуться к трем оставшимся пунктам обвинения. Пункт второй — уничтожение дикой фауны.

...Аляска, тундра. Тысячи мигрирующих оленей. И волки невдалеке. Двое кинулись за стадом — прямиком, весьма резвым аллюром. Стадо не дремлет, на ходу перестраивается, но не меняет направления, растягивается. Громче стучат копыта, и волнение пробегает по чаще оленьих рогов. Нет, волкам их не догнать. Даже тонконогие, хрупкие оленята бегут быстрее. Удостоверившись в бесполезности погони, волки быстро отстают — зачем зря тратить силы?

Но вот еще группа оленей. Опять стремительный волчий рейд, опять та же реакция преследуемых — и вдруг... Текучая масса стада будто выжимает из себя каплю — прихрамывающего, махающего головой самца. Его товарищи быстро уходят вперед, а он что-то мешкает, и волки настигают его. Следует эпизод, который не для слабонервных...

Совершено, очевидно, злодейское преступление. Но если мы возьмем на себя функции медицинских властей и произведем экспертизу, обнаружим следующее: переднее копыто у оленя отсутствует: вместо него лохмотья; легкие поражены ленточным глистом и уже наполовину уничтожены; кишечник изъеден фенолом и индолом, ядами кишечных микробов; сердце.

Можно и не продолжать. Любой из этих болезней достаточно, чтобы считать оленя обреченным.

Допустим, остался бы больной олень жить: он ходячий рассадник заразы. Он найдет себе самку, и вот родился у них олененок с нестойкой к болезням наследственностью. Он вырастет и тоже принесет болезненного олененка... Так вымирают стада оленей, а ученые раньше разводили руками: почему так? Теперь многим ясно почему.

На Аляске, в Нельчинском заповеднике, перебили всех волков. Четыре тысячи оленей обрели спокойствие, и через десять лет их стало 42 тысячи. И... огромное стадо, съев и вытоптав весь лишайник на пастбищах, стало катастрофически быстро вымирать. Пришлось призывать на помощь волков, из положения «вне закона» их' перевели под его защиту.

Волк — главный куратор леса, тундры, степи. Если нет крупных животных, он ест мелких грызунов — вредителей сельского хозяйства. Опять польза от волка! Он ловит щук весной в протоках, а иногда вынужден есть даже ягоды и... насекомых. Нетребовательный зверь.

Хищники, можно сказать, оздоровляют обстановку в лесу. Поэтому сейчас во многих странах Африки леопард, а местами и крокодил взяты под защиту закона. Леопард полезен тем, что истребляет диких свиней и обезьян, разоряющих поля, а крокодил — полудохлых рыб, разносящих заразу, вредных насекомых и ракообразных. «Но, к сожалению,— пишут африканские зоологи, — крокодилы порой нападают также и на людей».

Я с трепетом перехожу к третьему обвинению: «уничтожение домашних животных». И не потому, что, задавшись целью вырядить волка в овечью шкуру, пасую перед обилием несомненных преступлений. Мне кажется, что именно под этим обвинением скрывается корень волконенавистничества. Россказни о зарезанных людях (в них, как правило, фигурируют сапоги с недоеденными ногами) — это истеричное утрирование, исходящее из приверженности человека к своему добру. Это месть, превышающая причину.

Сельское хозяйство — основа любого общества. Веками оно было мелким. Отнять у крестьянина овцу, корову и лошадь — значит поставить его перед лицом голодной смерти. Вот так волк становится убийцей человека. Убил, а как? — все равно. Фантазеры для наглядности и остроты рассказа сжимали утомительное время, и волк оказывался в непосредственной близости от пострадавшего.

Та ситуация безвозвратно ушла в прошлое. Волки же по-прежнему нападают на домашних животных и бывают жестоки: вместо одной овцы, которую могут унести, гонят и на бегу режут десяток. Некоторые объясняют это нервозностью волка, вызванной присутствием человека. Некоторые — его характером: он просто не может удержаться от истребления слабого. Но дело проще: люди всех растерянных по лесу зарезанных овец не соберут, а волки их и под снегом потом найдут и сыты будут долго.

В наше время большое животноводческое хозяйство почти гарантировано от нападения волков, даже если они есть поблизости.

«Если исследовать рацион нескольких койотов, окажется, что они убили домашней птицы и скота на сумму в 500 долларов. В остальном же пища их состояла преимущественно из мышей и крыс, которые, если бы они не были съедены волками, уничтожили бы зерна на 700 долларов. Вывод, кажется, ясен: благодаря нескольким волкам мы получили 200 долларов прибыли» (доктор П. Т. Б о у д).

Многие исследователи заявляют сейчас, что неправильно делить диких животных, как героев классической драмы, на хороших и плохих, на полезных и вредных.

В природе между различными видами животных и растений за миллионы лет их совместного существования установилось естественное равновесие. Безрассудное уничтожение разных зверей и птиц может нарушить это равновесие, и тогда начнут гибнуть и другие животные и даже растения, расплодятся вредители и сорняки. Одним словом, последствия могут быть очень плохие.

Теперь о болезнях, которые переносит волк.

Их много, наверное, столько же, сколько у больных животных, им уничтожаемых.

В волчьем кале — яйца исключительно опасного паразита, вдохни — и «из них разовьются мельчайшие личинки, которые попадут в мозг и инцистируют-ся обычно с роковым исходом, как для себя, так и для человека».

Разнообразные глисты, всевозможные бактерии — чего только не носит в себе волк! Но разве мы не преклоняемся перед врачом, высасывающим из горла ребенка дифтерийные пленки? Перед теми, кто прививает себе опасную болезнь, чтобы, исследовав ее, избавить от нее человечество? Волк грудью принимает болезни, посланные природой нам.

Почему мы не уничтожаем корову? Она переносчик бруцеллеза. Кошка, обыкновенная кошка, мы ее гладим, а ведь она начинена целой обоймой заболеваний! Увы, и о других животных можно сказать так же.

Одно из самых страшных преступлений волка — бешенство. В свалявшейся шубе, с опущенным хвостом, мутноглазый, ок бродит, не разбирая дороги, ослабевшими челюстями пытается кого-то укусить, сеет страх.

Но ведь и собаки бывают бешеными, и лисицы, и кошки, и овцы, и летучие мыши... По-видимому, все млекопитающие восприимчивы к вирусу бешенства. Значит, следуя и этому пункту обвинения, нужно бороться не с волком как таковым, а с бешеным волком и бешенством вообще.

Я приближаюсь к концу рассказа и в последний раз хочу обратить ваше внимание на книгу Лоис Крайслер «Тропами карибу» — самое лучшее из того, что я когда-либо читал о волках. Эта книга — героическое исследование в пользу волка, и она многих вдохновила.

Я попытался соединить в одном портрете повадки американских и наших волков. Они нигде не вошли в противоречие. Я так же, как и другие люди, озабоченный судьбой дикой природы, хочу, чтобы волкам сохранили жизнь. Чтобы не всех их перебили. Думаю, что в' скором времени на убийство волка будет нужна лицензия. А пока, если повстречаю волка, я не буду стрелять.

Серые волки, североамериканские, европейские и азиатские — одного вида. Когда-то огромная территория, вся нео- и палеарктика с прилегающими на юге странами вплоть до Израиля, Ирана и Индии, изобиловала волками. Много скота, да и людей немало гибло под их зубами. Города, села и целые племена порой объединялись вместе, устраивая облавы на волков, в которых принимали участие тысячи загонщиков, копейщиков, арбалетчиков.

Кантоны Швейцарии и поныне содержат, конечно, теперь уже лишь традиционные и бесполезные, общества охотников на волков. А в Англии, кажется, еще есть (или до недавнего времени была) должность главного королевского начальника волчьих облав, хотя последний волк был убит в Великобритании в 1680 году неким Камероном Локиелем. Последний волк Франции пал у границ Швейцарии, под городом Морестелем, сравнительно недавно (волки в эту страну, по-видимому, временами забегают с Пиренейских и Апеннинских гор). На морестельского волка, на территории в 50 квадратных километров, была устроена грандиозная, прямо-таки императорская облава: две тысячи загонщиков, тысяча охотников, три самолета и 60 жандармов с радиоаппаратурой! «Будьте осторожны, — предупреждал охотников жандармский шеф, — это вам не фазанчик!» И волк, много раз простреленный, погиб. И такой был составлен не поделившими его шкуру нотариально заверенный «некролог»: «...Движимые духом братской солидарности и ''желанием обеспечить для потомства редкий охотничий трофей... мы договорились о том, что волк должен стать неделимой собственностью жителей Виньи, Сермерье и Васлена. Морестель же должен хранить его и заботиться о его сохранности, в связи с чем уплачивать за него страховые взносы в сумме 200 000 франков...» В ознаменование сей исторической даты — убиения во Франции последнего волка — семь веков красовавшуюся в древнем гербе Морестеля собаку, подретушировав, переделали в волка.

Итак, во Франции волков не стало. Уцелели они в Западной Европе лишь в Испании, в Апеннинах, Сицилии, Скандинавии, ГДР и ФРГ, а дальше—всюду на востоке до Чукотки, Сахалина и острова Кунашир в Курильском архипелаге. А в направлении меридиана — от берегов Ледовитого океана до Крыма и Кавказа включительно. В Индии волки встречаются еще, но, по-видимому, только в Гималайских предгорьях и горах. В Северной Америке серые волки живут в Канаде, Аляске, Гренландии и в некоторых пограничных с Канадой районах США. Правда, на юге этой страны, в штатах Техас, Луизиана, Арканзас и Миссури, попадаются черные волки того же рода, но иного вида, чем волки серые, и мельче их.

О шакалах и лисах

Шакал — как бы уменьшенная до 6—14 килограммов копия волка. Много волчьего в его повадках, но много и непохожего. Шакал — животное определенно южное, у нас он нашел подходящее местожительство лишь в Предкавказье, в Грузии, Дагестане, местами в Закавказье, а также в Туркмении, Таджикистане и в долинах рек Сырдарьи и Амударьи. Забегают шакалы с Балкан и в Молдавию, но не часто. К жилью человеческому шакалы привыкли и часто селятся от него невдалеке, по ночам мешая людям спать своим действующим на нервы воем. Шакал растительной пищей не брезгует: на бахчах грызет арбузы, дыни, на виноградниках — виноград, на полях — кукурузу. Но и про курятники не забывает, кур таскает. Падаль ест и всякие отбросы на помойках, лягушек, насекомых, ящериц, рыб, грызунов, птиц.

Любит камыши в поймах рек и берега озер, пустыни ему меньше по душе и высокие горы тоже. Весной где-нибудь в густых кустах, под корнями дерева, в норе барсука, лисы или дикобраза рожает шакалья самка от трех до девяти щенят. Живут они с матерью до осени, а на следующий год — уже и сами родители.

Римляне называли шакалов «золотыми волками», оттого слово «золотой» и фигурирует в их латинском видовом названии. Но иначе и по-разному, конечно, зовут шакалов в тех странах, где они есть, — в Индии и на Цейлоне, в Бирме и Турции, на Балканах в Европе, в Северной и Восточной Африке. В Африке еще три вида шакалов составляют им компанию (и конкуренцию). Самый обычный и нарядный — чепрачный шакал. Спина у него как бы покрыта черным, чуть оттененным серебром чепраком. А бока и лапы красивого желтого или оранжево-бурого тона. Африканские шакалы менее общительны друг с другом, чем золотые, родина которых, бесспорно, Азия. Небольшими стаями собираются не часто: обычно лишь когда почуют, что лев задрал антилопу и всю не съел. Подбирать объедки за львами у них в обычае. Но если такая удача не предвидится, сами промышляют ящериц, мышей, птиц, юных и малых антилоп. Чепрачные шакалы даже на плотно пообедавшего питона отваживаются сообща нападать, если, конечно, он не очень большой и так объелся, что отяжелел и вял. Но если питон голоден, роли часто меняются: тогда шакал из охотника превращается в дичь. Еще леопарды не прочь при случае закусить шакалом. И люди шакалов невзлюбили за воровство: тащат и кур и все, что съедобного попадет в деревнях. Шкуры чепрачных шакалов красивы, из них шьют ковры и покрывала.

Полосатый шакал чуть, пожалуй, покрупнее чепрачного, но не так нахален и храбр. Абиссинский еще крупнее, но очень редок, и о жизни его почти ничего не известно.

Африканский чепрачный шакал. Спина у него темная, словно накинут на шакала черный чепрак. Весь год живут и охотятся эти шакалы обычно парами.

Вот и все шакалы Старого Света. Но в Новом, на западе Канады, США (к востоку до Великих озер, а южнее — только до восточного Техаса) и в Мексике, живет зверь, близкий к шакалам. Зовут его койотом, или луговым волком. У шакала хвост короткий, у койота — длинный и пушистый, почти как у лисы (но на конце черный, а у лисы белый). Жить в опасном соседстве с человеком койоты приспособились не хуже шакалов. Рассказывают, что даже железные дороги используют с выгодой: кормятся на откосах всякими отбросами, которые люди кидают из окон вагонов. Местами, услышав шум поезда, бегут койоты из прерий и полей, где охотились на мышей, птиц и насекомых, к железнодорожному пути и, навострив уши, сидят, бывает, неподалеку, ждут, не выбросит ли какой проезжий американец что-нибудь съедобное.

У лисиц, как у кошек, зрачок вертикальный, продолговатый (у волков, шакалов и собак круглый). И то еще в их характере есть кошачьего, что никогда стаями не живут и не охотятся, а все в одиночку. Правда, собираются иногда и лисицы по нескольку штук, чтобы новорожденного косуленка отбить у матери или раненую косулю заесть, но то не стая, а скорее случайно образовавшаяся компания: каждая пришла за долей для себя, и так получилось, что собрались к поживе вместе.

Лисиц лишь рода Vulpes, к которому причислена и наша красная лиса, девять видов: в Европе, Азии, Африке и Северной Америке. В СССР — три вида: красная, или обычная, лиса, афганская и корсак. Корсак — миниатюрная лисичка (с темным, а не белым концом хвоста!), живет в степях и пустынях Средней и Центральной Азии, на юго-западе Украины, в Поволжье (к северу до Саратова), в Предкавказье и Забайкалье. Афганская лиса еще меньше корсака, светлая, сероватая, хвост с темным кончиком. У нас (в Туркмении) очень редкий зверь.

Полосатый шакал. От других шакалов отличают его белый конец хвоста (как у лисы!), а также темные и светлые полосы на боках.

Красная лиса, как и волк, заселила очень большую территорию — всю Европу, почти всю Азию, включая Китай и Японию, Северную Африку и Северную Америку (впрочем, эту североамериканскую разновидность некоторые считают хоть и очень близким, но иным видом). Кроме того, завезли люди красную лисицу в Австралию, Новую Зеландию и на другие острова.

Про нее я много говорить не буду: не потому, что лиса — зверь неинтересный, просто знают ее все, и довольно хорошо. Как известно, лисы бывают не только рыжие, но и черно-бурые (особенно нередки они на Чукотке), а на американском севере — и серебристо-черные. А также крестовки (с черным крестом на плечах и темно-бурым брюхом), сиводушки (более светлые, с бурым или ржаво-бурым крестом на плечах и темно-бурым брюхом), замарашки (с темными пятнами, в частности на морде) и прочие — это даже не подвиды, а просто генетические формы (с разными генами окраски в наследственности), рождающиеся нередко и в одном помете. А кроме того, еще десятки разных подвидов лисиц разнообразной окраски. В общем, лисы северо-востока более крупные и яркие, в степях и пустынях — мельче и цветом бледнее.

Мимика лисьей морды очень выразительна.

Весной обычно в заброшенной барсучьей норе (реже самой вырытой), а иногда и в одной норе с ним, но в разных отнорках подземного лабиринта, родится у лисицы 4—6, а то и 12 бурых лисят. Люди, найдя их, иногда думают, что это волчата. На неопытный взгляд они и в самом деле похожи немного на волчат, но отличить их можно по белому кончику хвоста: у волчат он весь темный. Месяц и две недели кормит лисица молоком. Потом потихонечку ее чада на разведку из норы выходят. Но еще месяца три-четыре прячутся в ней. К осени разбредаются кто куда. А следующей весной у подросших лисят уже дети. Говорят, что барсук, выживая лису из своей норы, все норовит закопать ее. Лиса же портит ему жизнь тем, что пакостит у него под носом. Такого свинства в доме этот чистюля совсем не выносит и, потеряв надежду перевоспитать (или заживо зарыть) сожителя, бросает свой дом и роет новую нору. А лисе только этого и надо. Но боюсь, что такая интерпретация их взаимоотношений — всего лишь не лишенный, впрочем, выдумки охотничий рассказ.

Но вот другая старая охотничья басня о том, что у лисицы хвост фиалками пахнет, — чистая правда. Хотя, рассказывает Пришвин, случается, что охотники, желая в этом удостовериться, «не там нюхают».

Фиалковая железа, которая особенно велика и душиста в пору размножения, помещается не под хвостом, а на хвосте, сверху, почти у самого корня (в сантиметре от него). Назначение ее в жизни лисиц еще не вполне ясно. Но, во всяком случае, она не для того дана природой лисе (как раньше, бывало, охотники уверяли), чтобы, если ранена и силы ее на исходе, обернувшись назад, вдохнуть фиалковые ароматы, а вместе с ними и бодрость. Сердце будто бы сильнее тогда бьется, и набирается лиса от этой парфюмерии новых сил. Скорее всего распространяет фиалковая железа путеводные нити запахов, чтобы легче было рыжему жениху найти невесту в дебрях леса или в степных просторах.

Бывает, рассказывают, спасаясь от гончих собак или просто желая в безопасности поспать, залезает лиса на... деревья. И не только полуповаленные, наклонные, что не так уж удивительно, а будто бы даже и на прямостоящие ели. Если только, правда, разлапистые суки у елки растут низко над землей, чтобы могла лисица прыгнуть на них и, повиснув лапами, удержаться и перелезть повыше. Говорят, еще и «в опоссума играть» умеет лиса, притворяясь мертвой не хуже его, и тоже глазом не моргнет, если даже за хвост ее поднять и положить в мешок.

Впрочем, еще более удивительные вещи рассказывают про лису. Будто возьмет в пасть клок овечьей шерсти или сена и в какое-нибудь озерко или заводь потихоньку заходит. Блохи, которые купаться не любят, ища местечка посуше, переползают будто бы с ног (по мере погружения) на брюхо, оттуда на спину, со спины на голову. А с головы — на сено (или шерсть). Тогда великий стратег блошиной войны бросает перегруженный блохами ковчег. (И больше к нему не приближается!)

А еще про лис слава ходит, будто хвостом они рыбу ловят.

Можно ли всему этому верить?

Насчет дерева — пожалуй, правда. Насчет притворства — тоже, возможно, правда: потому что енотовидная собака из того же, что и лиса, звериного племени (семейства псовых) определенно так поступает. Когда собаки и охотники ее окружат, притихнет, лежит, будто умирает, и жизнь в ней еле теплится. А заметив, что враги отошли немного в сторону, вскочит и побежит. Но выдержки опоссума у нее нет, потому обычно выдает себя раньше времени, и ее тут же догонят и добьют.

Насчет блох — похоже, сказки. О рыболовстве с помощью хвоста судить не буду, ибо хочется мне в это поверить, да нельзя: не доказано наукой.

Волки, лисы и собаки особого рода

В семействе псовых, или собачьих, кроме родов Canis и Vulpes, то есть настоящих волков, собак, шакалов и лисиц, есть звери других родов. Происхождением и некоторыми чертами своей анатомии близкие к волкам, шакалам и лисам, но кое-чем и не похожие.

Начнем знакомство с этими нетипичными «псами» с енотовидной собаки. Жила прежде енотовидная собака, пышными бакенбардами и окраской похожая на американского енота, лишь в Китае, Корее, Японии, Северном Вьетнаме, а у нас — на Дальнем Востоке: Амур, Уссури. Но, решив, что этот зверь пушистым мехом полезен (что вполне справедливо) и не очень для птичьего населения новых земель будет вреден (что совсем несправедливо, как утверждают теперь многие охотоведы), решили зоологи ту уссурийскую собаку акклиматизировать по всей стране. Почти всюду она отлично прижилась, а под Москвой, например, этот фальшивый енот — очень обычный теперь зверь. С 1927 по 1957 год около десяти тысяч енотовидных собак привезли и выпустили в 76 разных областях, краях и автономных республиках Советского Союза. Вот и живет сейчас енотовидная собака почти везде в европейской России (и даже заходит в тундру у Баренцева моря!), в Прибалтике, на Украине, в Крыму и на Кавказе. В Западной Сибири, Казахстане, на Алтае и в Забайкалье ее меньше, но тоже есть.

Уже в 1935 году объявилась енотовидная собака в Финляндии, а еще через десять лет — в Швеции, затем — в Польше, Чехословакии, еще через 8 лет — в Румынии. В Германии, в Вестфалии, первых енотовидных собак увидели и застрелили в 1962 году, однако не ясно, переселились ли они сюда с востока или убежали с местных звероводческих ферм (как это случилось и в Финляндии).

Итак, двинулась енотовидная собака в наступление на. запад! Успех акклиматизации зависел во многом от ее собственных способностей. Она в принципе бродяга, к одному месту мало привязана, не спеша, но неутомимо проходит большие расстояния. Любит поймы, кусты у озер и перелески в степи и среди лугов. Таежные дебри ее не прельщают. Плодовита, иногда 19 щенят приносит сразу (но обычно все-таки 7—10). Ест разное: лягушек (а их везде немало!), мышей, ящериц, насекомых, моллюсков, рыбу, птиц, птенцов и яйца, ягоды, фрукты, а когда голодна, то и овес, конский навоз, всякие отбросы. Она (и это тоже очень важно) зимой, с ноября по март или февраль, как медведь или барсук, накопив за лето жир, спит где-нибудь в норе или под выворотом ели. Для собаки повадка небывалая! Но в оттепели часто пробуждается и бродит по лесу, оставляя на снегу довольно разлапистые (в сравнении с лисьими) следы. На юге, где тепло, может зимой и не спать, а голодные, не накопившие жира «еноты», бывает, что и на севере бродят все морозные месяцы, одержимые одной заботой: что бы такое съесть.

В старой барсучьей или лисьей норе, под выворотом среди корней (на родине, в дальневосточном Приморье, и сама норы роет), обзаводится енотовидная сука многодетной семьей. Самцы из-за самок, говорят, у них не дерутся. Дети родятся, и законный отец их не бросает, а когда щенки подрастут, приносит им разную добычу.

Песец — самая, пожалуй, короткоухая лиса, а фенек — самая длинноухая. Песец — житель Заполярья, фенек — знойной Сахары и Аравии. Оба — лисы особых родов. И песец ростом невелик, но фенек — совсем крошка, с котенка, а вес его — полкилограмма. (И крик у него не звериный, а какая-то лягушачья сухая трескотня.)

Енотовидная собака. Родина ее — Дальний Восток, но и в европейской России во многих местах это теперь обычный зверь. В Японии мясо енотовидных собак очень ценят гурманы, а кости — народная медицина.

В горячих песках Сахары фенек, пожалуй, самое обычное млекопитающее. К жаре привык, но и его она порой донимает. Потому днем прячутся фенеки в глубоких и прохладных норах, которые для большего комфорта выстилают сухой травой, перьями и шерстью. К вечеру дружно, как по команде, внезапно вдруг вылезают из-под земли и, чутко прислушиваясь огромными своими ушами ко всем шорохам вокруг, сидят у нор, пока жара совсем не спадет. Если солнце чересчур припечет, приляжет фенек и голову, как зонтом, прикроет пышным хвостом. Чуть звук какой, насторожившись и ушки к нему повернув, рысцой подбирается фенек туда, где услышал совершенно неуловимый для нас шелест ящерицы по песку или скачок саранчи в траве. Шелохнется во сне пустынный жаворонок или рябок — фенек услышит и вот уже крадет-'ся словно тень, глазенки его блестят, нос и уши напряженно принюхиваются, прислушиваются. Ведут его точно: замер крохотный зверек, словно в стойке легавый пес, прыжок — и птица у него в зубах.

Там, где хоть немного есть воды, собираются на водопой, повизгивая в радостном предвкушении, много фенеков из близких и далеких нор. Фенек долго может жить и без воды, питаясь соками съеденных животных, ягод и плодов.

Ранней африканской весной родятся в норе у миниатюрной большеухой лисицы совсем крохотные лисята. Тут же организуется промысел: кочевые арабы, раскопав норы, малых фенеков собирают в корзины и везут продавать в оазисы. Там фенеков откармливают, по праздникам жарят и едят.

Фенек — самая крохотная и самая большеухая лиса. При длине тела и головы не больше сорока сантиметров (и весе всего полтора килограмма) уши у фенека феноменально велики — 15 сантиметров. Фенек, прячась, так быстро роет землю, что про него говорят: "Он погружается в песок".

В ту же пору, когда фенек в Сахаре изнывает от жары, песцу весьма прохладно. Ведь живут песцы в тундрах Европы, Азии и Америки, а местами — на горных хребтах Якутии, на Командорских, Курильских и некоторых полярных островах. Иногда заходят далеко во льды Арктики (до 85-го градуса северной широты) и следуют часто за белыми медведями, как шакалы за львами: объедками их пиршества кормятся в голодную пору. Зимой уходят песцы на юг — в тайгу, иногда верст за тысячу, порой до Ленинграда и Калининской области. Летом почти все снова возвращаются в тундру, некоторые, впрочем, остаются в сибирской тайге и на лето.

Общеизвестно, что зимой песец белый, как снег. Многие, по воротникам судя, знают также, что есть и голубые песцы: зимой они голубовато-серые, но чаще палево-дымчатые, бурые или даже черные. Эти на меховых рынках стоят дороже. Летом песец, именуемый крестоватиком, бурый сверху и желтовато-грязно-белый снизу. Живут песцы в норах (зимой — часто в снежных), из года в год их подновляя и дополняя. Превращаются тогда их жилища в подземные лабиринты с множеством входов и выходов (иногда их до шестидесяти!). Бывает, что и в расщелине, а иногда и просто между кочками рождает песцовая самка многочисленное свое потомство (7—10, а то и 25 щенков).

Длинным летним полярным днем и короткими сумерками рыщут песцы по тундре. Едят все, что съедобного найдут или поймают, — леммингов, мышей, куропаток, зайцев, рыбу, трупы тюленей и китов. Ягоды тоже. Когда добычи больше, чем песец' может съесть, он ее в землю закопает и мордой так сверху умнет и сровняет, что и не видно, где рыл.

Два весьма выдающейся внешности существа собачьего племени охотятся в прериях и лесах Южной Америки. Одно чрезвычайно коротконогое; на вид — как такса; второе — весьма даже длинноногое. Первое, кустарниковая собака, ловко на коротких ногах снует в густых зарослях тропических лесов Центральной и Южной Америки. Второе, гривистый волк, на длинных конечностях, которым любой скакун может позавидовать, скачет по степным равнинам Боливии, Парагвая, Аргентины и Южной Бразилии.

О жизни тропической таксовидной собаки мало что известно, хотя в Бразилии она и не так уж редка. Там ее иногда приручают — она к людям привыкает быстро и, говорят, довольно умна, послушна. Мимика у нее выразительна и необычна: хозяина приветствует не виляньем хвоста, а странным дрожанием приоткрытых углов губ, которые у конца морды в то же время плотно сжаты.

Вид у кустарниковой собаки прямо-таки странный: тело массивное и длинное (вместе с головой — 60 сантиметров), а ножки короткие, словно рахитичные, так что, когда стоит, в холке она не выше фута, а фут, как известно, 30 сантиметров. Хвост толстый и тоже короткий (15 сантиметров), словно обрублен. Собака темно-бурая, а брюхо у нее иногда темнее спины. В окраске зверей это отклонение от нормы очень редкое и говорит о том, что кустарниковые собаки большую часть жизни проводят в тени и полумраке.

Ведь природа наложила более темные тона на спины своих детей (даже полосатых и пятнистых), чтобы скрыть и затушевать естественную разницу в освещении верхней, обращенной к солнцу, и нижней, затененной, поверхности тела. Если бы этого не было, то нижние контуры животного, подчеркнутые тенью, рельефно выделялись бы на любом фоне. Потеряв рельеф и став на вид плоским, зверь, если его окраска соответствует микрорайону, в котором он живет, легче сольется с местностью. Если у животного спина светлее брюха, значит, подобно некоторым странным созданиям (рыбе синодонту, гусенице глазчатого бражника или ленивцу), большую часть жизни оно проводит, плавая или вися на ветке вниз спиной. Если и спина и живот окрашены почти одинаково — значит, живут их обладатели в тенистых, сумеречных местах или совсем без света — в пещерах и глубинах океана.

Но вернемся к забытой на время кустарниковой собаке. Как в том убеждают чисто теоретические рассуждения о ее необычайной окраске, живет она действительно в тени густых кустов, у корней гигантских деревьев и по берегам рек и озер. Большую часть дня спит в норе, а ночью стаи коротконогих псов охотятся. Пака, похожий на морскую свинку южноамериканский грызун, — предмет его особых вожделений. Там, где этих грызунов много, и кустарниковых собак немало.

За теми же пака, дикими морскими свинками, за птицами, насекомыми, а иногда и за овцами весьма резво скачет на своих длинных ногах и гривистый волк. Это, пожалуй, самый длинноногий зверь на Земле: у него ноги в пропорции к длине туловища — 90—97, а то и все 100 процентов. Они черные, а сам зверь рыже-бурый, с гривой из длинных волос на шее, которые топорщатся, когда он злится. Уши большие. Хвост пушистый, с белым концом.

Щенки у гривистого волка совсем черные. Чтобы откопать какого-нибудь грызуна, роет этот волк землю не передними лапами, как собаки, а только зубами. Ест он и фрукты и сахарный тростник.

Гривистый волк после настоящих северных волков самый большой (вернее, высокий, но едва ли самый сильный) зверь в семействе собачьих, которое в Америке представлено еще двенадцатью видами, кроме уже упомянутых: серого, черного и гривистого волков, койота, песца, красной лисы и кустарниковой собаки. Два вида лисиц — в Северной Америке и десять видов полулисиц-полушакалов — в Южной.

Серая американская лиса (США, Мексика) действительно сверху серая, с рыжей отделкой на боках и шее. Она меньше красной и знаменита тем, что неплохо наловчилась залезать на деревья. Охотится в одиночку в лесах, кустах и на болотах. Серая островная лиса похожа на нее, но живет не на континенте, а лишь на некоторых североамериканских островах.

Дикая кустарниковая собака. Внешность у нее, как видите, очень странная и странные для собак повадки: она любит нырять и плавать под водой!

Из южноамериканских лис 6—8 видов объединены зоологами в род Dusicyon. Из них азаровы лисицы, серые, больше-ухие и пышнохвостые, живут обычно поодиночке или парами в кустарниках, избегая густых лесов. Ягуар для них что лев для шакалов: подбирают за ним объедки, идя по его следам.

Майконг, зверь иного рода — Cerdocyon, зубами похож на лисицу, а круглыми зрачками и повадками на шакала. Рыже-серые и довольно длинноногие майконги охотятся стаями, преимущественно в густых лесах.

В семействе псовых есть еще три зверя, о которых нельзя умолчать. Для предстоящего с ними знакомства из Южной Америки последуем сначала в Африку, потом в Азию.

Фенеков в Южной Африке нет; там другой зверь удивляет своими несоразмерно большими ушами всех, кто увидит его впервые. Это большеухая собака, или драаишакал, — скромный житель степных нагорий от Сомали до южных провинций континента. Рыже-буро-серый, тонконогий, тонкокостный, меньше обычной лисы. Но вот уши... уши, вместе сложенные, пожалуй, покроют всю его голову. Уши не остренькие на концах, как у фенека, а округлые — как ложки.

Гривистый волк — самый высокий зверь в семействе псовых: 75 сантиметров в плечах, но не самый тяжелый — 23 килограмма. По ночам гривистые волки кричат как-то необычно и жутковато. Но на людей никогда не нападают.

Зубами это бопьшеухое создание меньше всех своих родичей похоже на собак: мелкие, бугорчатые клыки недоразвиты. Да и не в том даже дело — слишком много зубов! Сорок восемь и даже пятьдесят, тогда как у самого «зубастого» из псовых их не больше сорока двух. Если зубов слишком много, они мелкие и бугорчатые, то первое, что решит знающий зоолог, — такой зверь кормится в основном насекомыми. К ушастой собаке это правило вполне приложимо: в ночном ее рационе (охотится она по ночам) больше всего термитов, саранчи и других насекомых. Встречаются, впрочем, и мыши, птичьи яйца, фрукты.

Гиеновая собака — волк Африки! Не видом, а повадками, умом, организацией облавных охот, и дисциплиной стай (в которых бывает и сорок и шестьдесят псов), и той селективной ролью, которую гиеновые собаки волею судьбы выполняют в саваннах.

Гиеновая собака — волк Африки.

Но внешне, особенно тупой мордой и большими округлыми ушами, похожи эти собаки на гиен. Но только внешне: нрав у них невероятно живой, возбудимый, они очень резвы, игривы, постоянно в движении; энергии явный избыток.

А вот пальцев на лапах не хватает: не пять на передних, как и у всех в семье собачьих, а четыре. Наверное, чтобы быстрее бегать. Ведь чем меньше пальцев на ногах, тем резвее звери.

Ноги у трехколерных черно-бело-желтых гиеновых псов резвые чрезвычайно. Загнать любую зебру, антилопу — это для них нетрудное и приятное удовольствие. Облаву организуют по всем правилам: сначала окружают стадо гну или газелей, затем кидаются все разом. Если цепь свирепых загонщиков прорвана, с лаем, визгом, воем пускаются они в погоню. Шум, гам, пыль — мчатся с ликующими воплями дикие псы! Но бегут не как попало, а со смыслом: одни прямо за стадом, другие наперерез. Уставших сменяют те, которые берегли силы. Редко кто в саванне спасется от них бегством: обязательно, загнав, свалят, разорвут тут же на куски, в минуту от антилопы останутся лишь кости, и тех немного. В ужасе, в дикой панике иные антилопы пытались найти убежище в деревнях, в поле среди людей. Но «волков» Африки нелегко испугать: люди кричат, бросают в них камни, а те тут же рядом рвут загнанного зверя на части.

В полуденную жару они обычно не охотятся, спят, играют, но вечером, когда попрохладнее, а чаще ранним утром трусят рысцой, опустив тупые морды к земле, навострив уши, вынюхивают, прислушиваются чутко. Тут лучше не попадаться ни малой газели, ни большой антилопе, будь то даже канна с острыми и длинными рогами, на которую не всякий лев отважится напасть. Да и сам лев, если псы очень голодны, предпочитает уйти с их пути, а то разорвут, особенно если стар или слишком молод.

Недавно два очень компетентных зоолога, Берн-гард Гржимек и Джордж Шаллер, вернулись из Африки и привезли много любопытных сведений о гиеновых собаках.

«Странные, зловещие создания эти гиеновые собаки с огромными ушами... не побоялись как-то напасть даже на бегемота, они прыгали гиганту на грудь, и тот в явной растерянности был рад-радешенек, когда наблюдавший эту сцену человек отвлек разбойников выстрелом. Сразу вслед за этим отчаянная свора окружила двух слонов, и те боязливо попятились, подняв кверху хоботы» (Бернгард Гржимек).

Каковы собачки! Таких бы храбрецов приручить на пользу человеку. Кстати, приручаются они легко, хозяина любят, прыгают как безумные, когда увидят, и «щебечут» — иначе, говорят, и не назовешь их приветственное ворчанье. Но и ручные не могут устоять перед искушением разорвать курицу и цапнуть соседа либо гостя за ногу. Да и пахнет от них невыносимо! Оказывается, вонь, говорит Б. Гржимек, «тоже хорошее средство сохранить свою свободу!».

Он видел в Серенгети, как стая гиеновых собак — 14 взрослых и 9 молодых — трусила по степи. «Внезапно оба вожака стаи остановились как вкопанные и уставились на стадо из 40 гну, которое паслось на расстоянии примерно 800 метров». Вожаки вышли вперед и не спеша, с видом безразличным побрели к стаду. Стая так же не спеша тронулась за ними. Тут здоровенная и, наверное, глупая гиена чуть было не испортила им все удовольствие от охоты. Она выскочила откуда-то сбоку и изо всех сил старалась удрать подальше. «Но удрать ей, конечно, не удалось»: один вожак быстро ее догнал, схватил за заднюю ногу и опрокинул. Гиена завизжала, как испуганный поросенок, но не огрызалась, пес укусил ее раза два в назидание за глупость и опять потрусил к стаду ничего не подозревавших пока гну.

Два возглавивших охотничью операцию пса подошли к антилопам метров на четыреста и тут вдруг в стремительном беге кинулись прямо к ним. Гну их заметили и «бросились врассыпную». Густая пыль закрыла на время сцену действия. Когда она рассеялась, то глазам людей предстала неожиданная картина — гну не убегали, а «разделились на четыре небольшие группы и стояли плотными кругами, рогами наружу, защищая сбившийся посередине молодняк. Гиеновые собаки тоже разделились. Но каждая их попытка прорвать сомкнутый круг терпела неудачу — всюду их встречали низко опущенные острые рога. Мы ждали».

И увидели тут убедительный пример того, что каждый звериный детеныш должен знать твердо: непослушание, когда кругом столько врагов, равноценно самоубийству. Какой-то капризный и беспокойный теленок выскочил из плотного кольца обороняющихся рогов. И тут же, в одно мгновение собаки кинулись к нему и разорвали. Получив свою дань, они больше антилопами не интересовались, и те разбрелись по степи.

И хотя эта дань, которую гиеновые собаки берут со всего живого, порой и велика, хотя завывания и тявканье рыщущих псов повергают в панику и поспешное бегство всех копытных, а грифы и стервятники, уверенные в успехе охоты, заранее кружат над местом действия трагедии, польза, которую «волки саванны» приносят ее копытному населению, немалая. Гиеновые собаки, уничтожая в первую очередь больных, слабых (глупых и капризных от рождения), так или иначе наследственно дефективных животных, играют важную роль в равновесии сил природы, в балансировании ее ресурсов и отборе самых приспособленных. Поэтому в Национальном парке Серенгети разрабатываются меры по охране гиеновых собак от чрезмерного уничтожения, которое им грозит.

Джордж Шаллер узнал много нового, интересного и неожиданного о жизни и нравах горилл, месяцами следуя за ними по пятам. Тем же методом изучал он позднее львов и гиеновых собак.

Сообщества последних очень сложные. В их стаях царят строгая иерархия и дисциплина. И даже разделение труда! Одни охотятся, другие караулят щенят. После удачного загона охотники спешат к щенкам, и малые вылезают из нор. И тогда большие псы, склонив к ним головы, исторгают из глоток мясо, которое принесли в желудках. Узнаете знакомые повадки?

Для нянек всегда оставлена недоеденная туша загнанного зверя. И те, сдав дежурство, сейчас же спешат к ней, пока грифы все не разворовали. Отряды охотников и сторожей у нор через определенное время меняются.

Между собой эти свирепые для врагов псы живут мирно. (Каждая стая бродит по просторам, как показали последние наблюдения, очень обширным — до 1500 квадратных миль!)

Когда в дикой саванне встретятся два разных и, казалось бы, конкурирующих охотничьих отряда, дружелюбию их нет предела — прыгают, нюхают друг друга, играют, смешавшись в общем радостном веселье. И без ссор и грызни расстаются. Больше того, «однажды у горы Меру, — рассказывает Б. Гржи-мек, — свора охотничьих собак повстречалась со стаей диких гиеновых, все обошлось так же мирно и спокойно».

Если кто из этих псов на охоте отстанет и потеряется, друзья его не оставят. Тут же, услышав тревожный зов, «вся остальная братия» без промедления мчится к заблудившемуся товарищу.

Колсун, красный волк, или по-индийски дхоле, в той же примерно роли, как и гиеновые собаки в Африке, выступает в дебрях Азии. Только арена эта не степи, а леса, преимущественно горные. А сам деятель похож на некрупного волка, красновато-бурый или рыже-красный, уши хоть и больше волчьих, но, однако же, не такие без меры разлапистые, как у гиеновой собаки.

Именно этих волков как всесокрушающую грозную лавину, атаковавшую джунгли, изобразил Киплинг в своем «Маугли».

Эта невинная на вид собачка — прославленный Киплингом красный волк, или колзун. Даже тигры боятся этих волков! Но не зарегистрировано еще ни одного случая, кроме загадочного происшествия на Яве, нападения красных волков на людей.

В этом смысле против истины он погрешил немного: красные волки, объединившись несколькими семьями, довольно быстро опустошают округу, в которой недолго поживут. Потому они постоянно в движении и покрывают в охотничьих походах огромные расстояния по лесам и горам Тибета, Индии, Суматры, Явы и других мест, где еще встречаются их стаи. Козлы, бараны, олени, даже дикие и бесстрашные быки гауры и бантенги, которых и тигры без особой нужды избегают беспокоить, бегут от них в панике. Быки обороняются от красных волков, встав кругом, как гну. А волки норовят отбить от стада самых слабых, больных и юных, которым рвут сухожилия ног, брюхо, горло. Говорят, и тигру плохо придется, если встретит он стаю красных волков (или собак: и так их называют) там, где нет поблизости пологого дерева, на которое он успел бы быстро залезть. Псы отважны, рвут полосатого с разных сторон. Истекая кровью, теряя силы, гибнет в их беспощадных зубах всесильный в джунглях тигр. А медведь гималайский, который и тигра может неплохо отколотить, как почует, поведя носом по ветру, — дхоле пахнет! — спешит, не думая о престиже, уйти подальше. А если дух слишком силен и близок, скорее на дерево. Нет зверя, кроме слона, который бы сумел в одиночку долго устоять под яростным натиском красных волков.

В СССР красные волки редко, но встречаются на Восточном Памире, Тянь-Шане, Алтае, в Саянах, в горах южного Предбай-калья и Забайкалья. На южных склонах Станового и Яблонового хребтов их больше.

Семь медведей и большая панда

Что гималайский медведь может иногда и тигра отколотить, я не сам придумал, так считает Джим Корбетт. Он родился и прожил в Индии семьдесят лет и перестрелял много всяких медведей, тигров и леопардов. Повадки животных он знает хорошо, а его книги «Кумаонские людоеды», «Леопард из Рудрапраяга» — лучшее, что я читал о зверях Индии.

Как-то, выслеживая одного из леопардов-людоедов, Джим Корбетт увидел огромного гималайского медведя. «Он шествовал так важно, словно для него совершенно не имело значения, сколько времени придется идти, чтобы попасть из одного места в другое». Вдруг остановился, покрутил носом, принюхиваясь, посмотрел на склон холма и лег плашмя на землю.

Поднял голову, еще раз понюхал, чем. там пахнет впереди, и, крадучись, полез туда, где что-то унюхал. Прямо стелился по земле, полз «бесшумно, как змея». Подполз к краю ямы, а там тигр пировал, к разным бродячим медведям вовсе равнодушный. Медведь медленно-медленно поднял голову над ямой и заглянул вниз. Так же медленно ее опустил. Лапы под себя подобрал и вдруг с громким ревом ринулся вниз.

Медведь хотел испугать тигра, но тигр был не из робких. Рыком своим давясь от ярости, бросился на медведя, и такая драка началась, что шерсть клочьями летела. Минуты три дрались, а может, и больше. Но вдруг тигр, решив, что с него хватит медвежьих объятий... струсил. Галопом понесся по открытому месту, а за ним по пятам медведь. С ревом, «как ураган», перескочил овраг. Но тигр летел еще быстрее: здорово всыпал ему медведь!

Таков финал этой драки и таково решение вопроса, который задают часто, особенно дети: кто сильнее, тигр или медведь?

Однако решение это не единственное, бывают и иные финалы. Некоторые наши зоологи говорят: боятся, и здорово, косолапые тигров. Лишь почует медведь запах полосатой кошки — и скорее бежать или на дерево. А тигр, бывает, еще и ждет, прохаживаясь под деревом или укрывшись в засаде, когда тому надоест сидеть на суку.

Советский зоолог Л. Г. Капланов (к сожалению, безвременно погибший) изучал жизнь тигров на воле, в уссурийской тайге, методами, которые Джейн Гудолл, Джордж Шаллер и многие другие этологи применяют сейчас и которые помогли узнать в последнее время столько нового и неожиданного о нравах и повадках диких животных.

Несмотря на свой небольшой для медведя рост и вес (до восьми пудов), гималайский медведь отважен и агрессивен: он порой нападает и на тигров, которых бурые, более крупные, медведи боятся.

Л. Г. Капланов шел зимой на лыжах по следам тигров. Один по безлюдному краю. Ночевал, как и зверь, там, где его заставала ночь. А утром снова в путь. Так прошел он 1232 километра!

Однажды он нашел разоренную медвежью берлогу. По следам понял, что случилось. Тигрица шла по лесу и учуяла медведя метров за пятьдесят. Она сразу свернула с тропы и пошла к берлоге. Подкопала берлогу сзади. Там лежала медведица с медвежатами. Тигрица изловчилась и подцепила ее когтями за переднюю лапу, которой медведица, наверное, отбивалась. Одной лапой тигрица вытащила шестипудового медведя и загрызла!

Видно, у нас на Дальнем Востоке тигры особенные: очень сильные (так, впрочем, и есть). Или в Индии медведи отважнее наших? Может, и отважнее, но не сильнее. Ведь в Индии медведи черные, гималайские. У нас тоже такие есть, но ведь тигры, как рассказывают, обижают бурых. А бурые медведи крупнее черных.

Ну, так кто же все-таки сильнее, тигр или медведь?

В царстве зверей такие вопросы просто не решаются. Тигр и медведь силой почти равны. (Даже если и льва в это соперничество включить, равновесие треугольника сил не изменится.) Победит тот, кто храбрее, кто старше и злее, кто весит больше. Молодые и тигры и медведи дерутся, конечно, хуже матерых, полных сил и отваги самцов. Важно также, кто первый напал, кто сыт и кто голоден: сытый зверь не так дерзок и зол, как голодный. Важно, на чьей земле встретились бойцы: кто из них ближе к дому, тот обычно яростней дерется. А ярость часто сильней силы.

Причин всяких много, решить нелегко, почему у нас медведи тигров боятся, а в Индии нет. Повадки животных люди по-настоящему еще только начинают узнавать. Раньше зверей изучали все больше по шкурам и костям. Теперь многие ученые с биноклями и кинокамерами в руках наблюдают, как ведут себя живые звери на воле. Подождем, что нового они увидят и расскажут о тигре и медведе.

Там, где тигр с медведем встретились и, унаследовав древнюю вражду от кошек и собак, живут не мирно, еще одна «кошечка» претендует на первенство в дикости, силе и отваге — леопард. И опять вопрос из серии детских: кто сильнее, леопард или медведь?

Ответы тоже разные: Джим Корбетт говорит, что сам не раз видел, как уверенно и бесстрашно прогоняли гималайские медведи леопардов в самый ответственный момент, когда те устраивались плотно пообедать. Прогнав, уносили «обед», чтобы съесть.

Но другой известный в Индии охотник, Кеннет Андерсон, иное рассказывает: одно медвежье семейство — мать, отец и медвежонок — решило поселиться в пещере. А в пещере той уже жил леопард. Когда он вернулся, медвежонок первым, конечно, удрал. Мать и отец попробовали отстоять уютный дом, но натиск пантеры был так свиреп, что медведи решили отступить, и немедленно. «Глава семьи удирал с такой поспешностью, что сорвался со скалы и сломал себе передние лапы».

Одни говорят, что гималайский медведь смел, другие — что отнюдь нет. Он лишь возбудим, раздражителен и часто по малому поводу или без повода приходит в бешенство. На людей нападает, лишь когда все пути к бегству отрезаны (или ему так кажется). И тогда больше от страха, чем с отвагой, атакует и бьет в лицо тупыми, но длинными, «восьмидюймовыми» когтями.

На совести этого медведя больше, чем у любого другого зверя Индии, искалеченных и обезображенных людей. Медведь любит поспать и спит на земле в какой-нибудь яме, в густой траве, да так крепко, как никакой, пожалуй, дикий зверь (еще и громко храпит!). Ни треск веток, ни шумный разговор его не будят. Охотники, крестьяне, собирая хворост, часто буквально наступают на спящего медведя. Тогда он вскакивает как чумовой и от испуга бьет человека лапами в лицо. (Зденек Веселовский, директор Пражского зоопарка, пишет, что так поступает медведь-губач. Но Д. Корбетт и К. Андерсон, описывая подобные случаи, определенно говорят о гималайском медведе.)

В принципе гималайский медведь — вегетарианец: желуди, орехи, плоды, ягоды, молодые побеги ест он и на земле и на деревьях, забираясь на них очень ловко. Но и насекомые для него не последнее лакомство, и падалью не брезгует, даже такой, которую ни тигр, ни леопард есть не стали бы.

Забавно он изгибается, извивается, принимая самые причудливые позы, когда разрывает термитов или добывает разные корни из земли. «Чем-то это похоже на клоунаду». Ворчит от натуги и удовольствия, гудит, как самолет, жужжит, как пчела, пыхтит, как кузнечные мехи, «причем последнее служит как бы аккомпанементом».

Там, где зимой холодно, гималайские медведи к осени сильно жиреют (сала на иных процентов сорок). Найдя дуплистое дерево, старый тополь или липу, дупло в нем выскоблят когтями и очистят от гнилья, расширив для себя просторное помещение. В дупле, иногда в пяти метрах от земли и выше, спят всю зиму, с ноября по март. Спят сидя. Редко, но бывает, что не один, а несколько черных медведей зимуют в одном дупле. В своей жизни эти медведи очень зависят от больших дуплистых деревьев. Правда, когда их всем не хватает, некоторые где-нибудь и под корягой, в расщелине между камней ложатся на зиму. Но такое дело им не по душе.

В январе — феврале черные медведицы, сидя в дуплах, рожают одного-трех слепых и крохотных медвежат, каждый с крысу средних размеров. Были бы больше, больше бы и ели. А так как мать сама в эту пору голодает, то прокормить прожорливых сосунков ей нелегко, даже и с весьма обильным запасом жира под кожей. Потому природа и распорядилась: всем медведицам рожать зимой в берлогах (куда как уютно!), но для пользы их самих и детей только очень маленьких медвежат, с пропорциональным росту аппетитом. Мать кормит их молоком — из сосков на груди, а не на брюхе — три месяца и до следующей осени с ними не расстается.

Если мысленно последуем из страны в страну, где живут гималайские медведи, дойдем и до нашего Дальнего Востока. Тут в лесах Приморья, Уссури и Нижнего Амура живут бок о бок с ними медведи всем нам лучше знакомые, бурые. Они ростом выше и грузнее — 160—320 килограммов, а то и полтонны! Гималайский не всякий, даже и матерый, самец потянет на 160 килограммов. Цветом шерсти разнобурые: с рыжиной, сединой, чернотой всяких тонов, редко попадаются и совсем светлые, кремовые. У гималайского медведя мех черный, а на груди большое полулунное белое пятно (реже оно желтое). У бурого этого пятна нет, либо оно чуть приметно, а уши короче и морда тупее.

Гималайский медведь обитает только в Азии (у нас лишь на Дальнем Востоке): в Китае (и на Тайване тоже), Японии, Индии, Восточном Иране. Крайний юг его ареала ограничен Индокитаем. Бурый медведь распространен шире — в Европе, Азии и Северной Америке. В Западной Европе уцелели медведи лишь в Пиренейских горах, Скандинавии, на Балканах, в Карпатах. (В Румынии медведей больше, чем любой стране, кроме СССР, — две-три тысячи.) Когда-то в Англии было так много медведей, что римляне вполне удовлетворяли британскими медведями спрос своего народа если не на хлеб, то на зрелища.

На восток, начиная с Чехословакии, простирается ареал бурого медведя через всю Россию до Аляски, а если считать, как некоторые систематики, что гризли не особый вид, а лишь подвид бурого медведя, то и дальше — до Западной Канады и Скалистых гор США. Живет бурый медведь также в Японии и Китае, в горах Центральной, Средней и Передней Азии. Жил когда-то даже в Африке, но только на севере, в Атласских горах. Теперь тут, кажется, истреблен.

В СССР широкой полосой с запада на восток тянутся обитаемые медведями леса. На севере ограничена эта полоса тундрой, на юге — еще достаточно густыми борами на севере Белоруссии, Рязанской области, Мордовской АССР, юго-западе Татарской АССР. Затем, перевалив вытянутым к югу языком через Уральский хребет, спускается южная граница обитаемых бурым медведем мест к Алтаю и уходит в Китай. Южнее таежных лесов, минуя степные и пустынные края, вновь живут медведи в горных лесах Кавказа, Копетдага, Тянь-Шаня и Памира, а на Дальнем Востоке — на островах Курильских, Шантарских, Карагинском и Сахалине.

«Какими именами только не величают медведя в Забайкалье!» — говорит А. А. Черкасов, горный инженер, натуралист, большой охотник и большой писатель. Он-то знал очень хорошо этого «косматого черта», «хозяина», «Топтыгина», «черную немочь», «чалдона»! И рассказал нам, пожалуй лучше всех, почти все о медведе, хоть написана была книга А. А. Черкасова сто лет назад. Рассказал великолепно, речью краткой, но необыкновенно выразительной и яркой, как мало кто мог сделать.

Весна еще ранняя, апрель. Снегу в лесу по ельникам, борам, буеракам много. Сырой, крупяной, плотно не лежит, глубоко медведь вязнет в нем. Вылез из берлоги, не терпится ему. Как запахи весны почуял, проломил «небо» у спальной своей ямы, выбрался на свет. И свет в глаза ему ударил яркостью необычайной после тьмы берлоги. Дух от сырой земли, от почек набухших, от снега талого, от сосен, щедро источающих смолу, носом чутким потянул медведь и лег, щурясь, тут же, поверх берлоги. Лежал в дремоте еще крепкой, ворочался, принюхивался дня три, никуда не уходил.

Но вот пошел, рухнув сразу в сугроб, что метель за зиму намела у выворота, под которым пролежал зверь все холода. Шуршит бор иглами, шумит ветром в ветвях. Из крепи выбрался медведь в чернолесье. Здесь снег совсем почти сошел. Земля под солнцем парным теплом туманилась.

Не без дела шел, всюду хозяйничал: корягу вывернет, камни какие, плиты перевернет. Сила велика у зверя. Ветровал дерево наземь уронил, медведь обошел его, понюхал под стволом, чем там земля пахнет. Вдруг в охапку сосну ухватил и сдвинул с места, как бревнышко. Сейчас же к той пролежине сунулся носом, когтями землю заскреб: может, мелочь какая живая есть, чтобы съесть. Похудел за зиму, голодный зверь, все жует и гложет, что зелено, что живое суетится по весне. Да и падаль найдет — попирует. Буковые орешки прошлогодние, желуди собирает, разрывая листву. Бурундуков грабит. Бурундуки запасливы: с осени под камнями спрятали кедровые орехи. Так медведь, те камни своротив, кладовые земляной «белки» мигом опустошит. Самого собирателя, если поймает, тоже съест.

Муравейник — находка особенно приятная. Весь разроет, раскидает далеко вокруг. Лапы, говорят, полижет и «кладет их на муравьище». Насекомые суетятся, на медвежьи лапы черными толпами лезут. Он их слижет и съест. И за новой порцией тянется когтистой лапищей.

Вышел зверь на косогор — место солнечное, деревья не густо растут. Тоже не сразу вышел: из кустов с краю поляны оглядел всю ее внимательно и дальше, сколько было видно, проверил, нет ли кого или чего опасного и нет ли зверя неопасного, съедобного, чтобы тайком подобраться.

Видно, что-то все-таки привлекательное усмотрел: резво так поскакал, косолапя, на полянку. Цветочек-прострел голубел в своей же непышной зелени, он к нему. Сжевал, съел весь, ворча от радости. Любит медведь эти цветочки, ест их во множестве и бегает за ними во весь дух, где только завидит. Еще любит и ищет старательно на увалах, под плитами и камнями «медвежий корень» — луковицу. «Человек ее находит большей частью только в объедках от медведя... Поевши этой луковицы, медведь тотчас очищается от всего». Это ему вместо касторки, чтобы желудок прочистить. (Медведи вообще всякий лук любят, как кошки валерьянку. Трут им морду, мусолят, валяются на луковице. Слезы из глаз текут, но косолапый с луковицей расстаться не желает.)

Наевшись этого корня, идет в молодые осинники. Обдирает зубами (с величайшим аппетитом!) набухшие почки, захватя осинку в охапку.

Когда с моховых болот сойдет снег, клюкву медведь на них собирает. А на озимях, где они есть и зеленеют, пасутся весной медведи часами, как коровы. Щуки на разливы пойдут метать икру, и медведь туда же. Высмотрит косматый с берега какую побольше и всеми лапами, как лиса на мышь, прыгнет на рыбину с шумным плеском.

В таких делах весна и проходит. Уж лето. В эту пору бродят медведи по болотам, речкам, камышам у озер с недобрым помыслом — молодых уток ловить. Гоняется здоровенный зверь за малыми утятами часами и не одну ночь: «ищет их, как собака, ползает, скачет за молодыми, так что брызги летят во все стороны и шлепотня поднимается страшная». Мокрый, грязный выходит из озера. Но довольный. Спит потом, на солнышке подсыхая.

В часы полуденные бродит мало. Прячется в чаще, у родников, бочажин, «избегая солнечных лучей и страшного овода». Ночь, зори, вечерняя и утренняя, — его время: «тут он совершает все свои похождения, все проделки».

Оттуда, где спит, туда, где кормится, ходит медведь обычно одной тропой, к которой привык. А там, где медведей много, тропы эти — лучшие и единственные дороги в тайге. Ведут они к самым удобным перевалам, к самым рыбным и ягодным местам. Вся Камчатка, рассказывают, пересечена такими дорогами.

Как заведено природой, у каждого зверя, и у медведя тоже, свои угодья, своя «охотничья территория». Около 500—800, по другим данным, даже 2000 гектаров — обычный медвежий «надел» в равнинных лесах. Пределы его обозначены пахучими и зримыми пограничными «столбами»: вековые на деревьях метки, высоко их стволы ободраны когтями. Чем выше над землей заскребы, тем, значит, крепче силой и «свирепой могучестью» хозяин охраняет тут свои владения. Но одной лохмотьями содранной коры медведю мало: вываляется он в моче, встает потом спиной к дереву, вытягивается вверх, сколько может, на задних лапах и трется и трется спиной, загривком и головой о кору. Это предупреждение другим медведям, которые послабее, чтобы сюда не совались: «Плохо будет, коли поймаю!»

Нет зверя в тайге, кроме тигра в Приамурье, где бурый с полосатым встречаются, да еще, может быть, большого лося и кабана-секача, который бы медведя не боялся и которого при случае медведь не заломал бы. Лось и кабан, впрочем, тоже от медвежьих когтей не застрахованы. Однако больших секачей косолапый все-таки остерегается. Но матку с поросятами если увидит, своего не упустит. Оглядится, нет ли кабана поблизости, подползет тогда без шума по круче и начнет кидать, катить на них с горы камни, коряги — что потяжелее. Иной раз и придавит какого поросенка. Не всегда, конечно, удача ему бывает, а с одним медведем вот какое даже несчастье случилось, когда он малым поросятам готовил гибель.

Подобрался тот медведь по крутой скале к свинье с поросятами, которая рыла землю внизу под утесом. Подполз к самому краю, заглянул вниз на лакомую добычу. Долго смотрел, вероятно избирая удобную минуту. Потом, решив, что время действовать пришло, схватил коряжину и бросил на свинью, но коряга суком подхватила медведя под заднюю ногу и бросила самого под утес.

Ко всякому зверю и птице, если вздумал медведь их поймать, подползает тихо, как кошка, иногда на брюхе. Совсем ведь не маленький, и спрятаться ему вроде бы особенно и не за что, но, бывает, так незаметно и близко подползет, что даже рябчиков и глухарей успевает схватить раньше, чем те улетят. Быстрота, с какой этот грузный зверь наскакивает, поразительна: «часто медведь при неверном выстреле, с окончанием его звука, является уже у ног изумленного охотника».

«Медведь вообще плохо «хозяйничает» в лесу, особенно осенью; лучшие урожайные рябины он валит на землю или раздирает стволы пополам, пригибая плодоносные ветви к земле. В тайге он обламывает ветви кедров, на Кавказе крушит вершины самых лучших деревьев дикой груши и алычи» (профессор А. Н. Формозов).

Привык никого не бояться, вот и бушует, о тишине не заботясь. Тут к нему подойти нетрудно, а если треснет ветка под ногой охотника — не беда, медведь не обратит внимания. Но когда запах человеческий к нему донесет, зверь сразу преобразится: носом тревожно воздух тянет, озирается беспокойно. Бывает, еще станет на дыбы и заревет. У кого от этого мороз по коже, тому на медведя лучше не ходить. А уж коли случилось — пошел или нечаянно повстречал и деваться некуда, то главное — не показать, что зверя испугался, и всегда лучше подвинуться к нему или стоять на месте, но не бежать в сторону или назад. Потому что, если медведь видит, человек его не боится, тут же сам удирает, и резво. А иногда с перепугу приключается с ним «медвежья болезнь».

В том, что болезнь такая не охотничья сказка, я и сам однажды убедился. Было дело на Курилах, на Итурупе. Медведей там много. А заросли в сопках дремучие: бамбук сначала, через который не продерешься, потом, выше, кедровый стланик, но такой густой, что ходить сквозь него можно только медвежьими тропами. Была со мной собака, венгерская легавая. Как она на остров попала, не знаю. Бездомный был пес и со мной пошел, делать ему нечего. Очень крупный кобель, и отваги у него, как я заметил, хватило бы на многих собак. Мне приходилось бывать судьей на испытаниях лаек по медведю привязанному. Так далеко не каждая кидалась на него смело и как надо. Многие и близко боялись подойти, а иные как глянут на зверя — только их и видели. А этот кобель, когда в кедрачах почуял медведя, взъерошился весь, шерсть на загривке дыбом, туда-сюда забегал по тропе. Носом потянул воздух: видно, близко зверя почуял и, не раздумывая, прыгнул к нему прямо в чащу кедровника, с трудом продираясь через нее. А медведь спал, наверное, и совсем рядом. Выскочил с треском на тропу и в упор меня увидел. Тут с ним это самое дело и случилось, пропоносило его. Лапы у него разъехались, как на льду. Но не до престижа ему было, не до пристойности, он не честь, а жизнь спасал и резвой ланью сразу метнулся опять в чащу. Кобель выскочил и за ним, но где там — не догнал, вернулся злой и решительный. По всему видно, так бы и заел этого пакостника.

Говорят, что когда от неожиданного шума, испуга случится с медведем кровавый понос, то будто бы зверь «скоро после этого пропадет», умрет. Не знаю, верить ли в это.

Одна странность водится за медведями — сибиряки говорят: медведь «хлипок на зад». Чуть заденет за что задом — за сук какой, об камень стукнется, так больно ему, что ревет «страшным образом».

Еще любит косолапый забавы. Когда сыт, здоров, играет даже и сам с собой. Камни, например, с круч бросает и «уморительно заглядывает на них, как они летят и подпрыгивают».

Забавляется и так: разбитое бурей дерево, у которого расщеплен ствол, «находка для медведя, а еще больше для медведицы, когда она с детьми». Ухватится лапой резвящийся Топтыгин за дранощепину, отогнет ее вниз и отпустит. Ударит она с маху по расколотому стволу, дребезжит, гудит ствол, вибрируя. А косматый богатырь не унимается: еще и еще, отводя и отпуская щепу, пронзительно музицирует. Сам голову то туда, то сюда набок склоняет, прислушивается, как далеко громогласное эхо разносит по ущельям и горам произведенный им грохот.

Купаться тоже любят с плеском, шумом. Колотят лапами по воде. А плавают просто отлично: «во всевозможных положениях, даже стоя, как это делают хорошие пловцы».

Забавы забавами, но и забот у медведя немало. Особенно у медведицы с медвежатами. Хорошо еще, пестуны помогают, что бы она без них делала? Медвежата, рожденные в этом году, прозываются муравейниками, прошлогодние — лончаками. Но тех лончаков, что медведица оставляет при себе и которые помогают ей смотреть, ухаживать — пестовать малюток-муравейников, именуют пестунами. Обычно она выбирает одного пестуна. И обычно этот пестун — маточка. Самцов очень редко медведица оставляет в пестунах. Гонит их осенью всех прочь от себя. Редко даже и маточка-пестун бывает двухлеткой на третьем году, как говорят в Сибири, третьяком. Но бывает.

Медвежья семья шествует обычно так: впереди медведица, за ней муравейники, а тыл замыкает пестун. «Обязанность пестунов — ухаживать за молодыми медвежатами, как нянька за детьми». И они ухаживают всегда с большой охотой, но иногда капризничают. Тогда медведица дает пестуну шлепок-другой, чтобы напомнить, для чего, собственно, он при ней оставлен. Однажды случилось так: переходила медвежья матка с малолетками и пестуном речку. Одного малыша, ухватив за загривок, перенес через быструю воду пестун, другого она сама, медведица. За третьим пестун на ту сторону реки не пошел, и мать дала ему пару увесистых шлепков. Тогда он, осознав вину, потопал за братишкой по камням через речку.

Медведица новорожденных детей, еще берложных, спасая свою личную жизнь, нередко бросает без защиты, но тех, которые постарше, охраняет, страха не зная, «грудью идет на все, что только произвело испуг». Муравейники и пестун обычно для большей безопасности лезут тогда на дерево и там сидят, вереща.

Причина испуга устранена, и медвежата слезают с дерева, воркотней себя подбадривая. Лезут задом вперед, но бывает — А. А. Черкасов это сам видел — и головой вниз! И взрослые, не очень грузные медведи на такое иногда способны.

«Течка, или, выражаясь по-сибирски, гоньба, медведей бывает в самые летние жары, именно около петрова дня (в июне — июле)... Обыкновенно за самкой ухаживает один самец, и беда, если явится другой поклонник: страшная, остервенелая драка между ними продолжается до тех пор, пока один не останется победителем. Во время побоища нередко шерсть летит клочьями, кровь льется, страшный рев оглушает окрестности... Сколько реву и шуму при медвежьей течке! Сколько они вытопчут мест и сомнут травы с цветами и кустами! Гоньба их обыкновенно происходит в местах глухих и «крытых, но по большей части около лесных ключей и горных речек, в прохладе. Дети тут не присутствуют, а ходят с пестуном, иначе они будут растерзаны медведем...

Многие здешние промышленники утверждают, что медведица гонится не каждый год, а будто бы через год, почему они таких медведиц и зовут яловыми. Не знаю, насколько , это справедливо, передаю, что слышал» (А. А. Черкасов).

Слышал правильно: только если дети погибли, медведица, может случиться, понесет новый плод в чреве в тот же год. И носит его семь месяцев. Рожает зимой в берлоге (в январе—феврале) одного-двух, реже четырех и даже шестерых медвежат. Крохотных совсем, с рукавичку — полкилограмма в каждом, не больше. Они слепые (до месяца), шерсть на них редкая, растут, пока в берлоге, медленно. И дрожат, холодно им. Мать греет сосунков, укрыв лапами, и дышит на них, чтобы теплее было. Если медведица в этом году яловая, то берет с собой в берлогу детей. Каждый спит на своей постели.

А постель готовят из мха и надранной с деревьев коры. Перед тем как залечь на зиму, жиреют. Там, где растут кедры, объедаются косолапые их орехами. Наберут кедровых шишек побольше, прижимая лапой к груди, потом на ровном месте или камне катают их, мнут, орехи высыпаются из шишки.

Некоторые медведи, где не очень холодно, ложатся зимовать прямо среди молодых елей, только согнут над собой их вершинки, и спят в таком импровизированном шалаше, который снегом скоро занесет, прикроет. Но в Сибири роют яму для берлоги где-нибудь недалеко у воды, на болоте, под искарью — корнем упавшего дерева. Иные яму накрывают хворостом, ветками, мхом. У такой берлоги, как говорят, есть «небо». «Челом» берложным называют дыру в ней — отдушину. Есть еще такое у медвежатников слово — «втулок»: естественным путем образовавшаяся затычка, пробка в том месте, которым оканчивается кишечник. Сибиряки говорят, что втулком медведь «запирает в себе жар и тепло на всю зиму». Без втулка ему «будто бы не перезимовать: замерзнет». Теория весьма остроумная, но дело, конечно, не в этом, а в простом естестве желудочно-кишечных процессов: надолго прекратившаяся деятельность завершается таким финалом.

И еще рассказывают, будто медведь зимой лапу сосет. Может, и сосут некоторые, как думают, оттого, что кожа на подошвах линяет и чешется. Но, говорит А. А. Черкасов, не слышал он от промышленников, чтобы добывали медведя на берлогах с обсосанными лапами, у всех они сухие, грязные еще с осени, в пыли и с присохшей землей.

Но вот что верно: хоть и чутко спит медведь в берлоге и слышит разные лесные звуки, даже и отдаленные, но того, что под боком у него творится, не замечает. Профессор А. Н. Формозов говорит: «Лесные полевки, собирая материал для своих гнезд, подбираются к спящему зверю и «выстригают» целые дорожки в его шерсти». Факт любопытный.

Прежде чем лечь в берлогу, путает медведь свои следы, как заяц: петляет по бурелому, моховым болотам, по воде, скачет вбок со следа и через валежины, одним следом туда-сюда не раз пройдется. Только тогда ляжет, успокоенный, что след хорошо запутал.

Если лето было малокормное, то некоторые, особенно худые, медведи и вовсе в берлоге не лежат, всю зиму бродят голодные. Такие шатуны опасны человеку и всякой скотине и зверю, даже медведю сонному. Был случай, рассказывает А. Н. Формозов, в Горьковской области: небольшая медведица-шатун раскопала берлогу медведя, который был здоровее ее, загрызла его и съела. Впрочем, и летом бывает, что медведь медведя заест.

Шатунам зимой туго приходится: и есть нечего, и охотники их бьют, и волки рвут там, где они еще есть.

Медведь — умнейший зверь. Числится с обезьяной, слоном, собакой и дельфином в первой пятерке самых способных к дрессировке животных. Кто из них способнее, решить трудно, потому что у каждого свои вековые инстинкты и привычное уменье. Поэтому не всех можно одинаково обучить разным штукам. Если методы исследования их способностей — тесты — разные, то и результаты получают несравнимые: в одних опытах собака лучше всех решит поставленную задачу, в других — медведь, в третьих, может, и дельфин. Стоит только посмотреть, что вытворяют медведи з цирках (а прежде у цыган), не останется никакого сомнения в их редкой понятливости. И на велосипедах, и на мотоциклах они ездят, и на коньках в хоккей играют, способны обучиться и многим другим трюкам.

Чем восточнее живут медведи, тем крупнее они. В Старом Свете, Азии и Европе, самые большие медведи — камчатские. Но если последуем по путям древнего расселения медведей, через Берингов пролив в Америку, то найдем здесь, на Аляске и некоторых близких к ней островах, медведей еще более огромных. Это бурый медведь кодьяк и знаменитый гризли, которого считают сейчас лишь особой расой бурого медведя. Медведь кодьяк — чемпион-тяжеловес среди всех хищников на Земле (достойный его конкурент лишь белый медведь, который нередко бывает так же массивен и тяжел: до 700 килограммов!). Когда стоит этот зверь, опираясь на все четыре лапы, то в холке высота его 150 сантиметров (у европейского бурого медведя — в среднем метр).

Гризли, или серый медведь, почти так же велик, но окрашен светлее, однако лапы и брюхо у многих гризли Аляски темные. Еще недавно американские систематики разделяли серых медведей на много разных видов, теперь склонны всех их свести в один вид бурых медведей.

В Северной Америке есть черные медведи, или барибалы. Они мельче гризли и бурых (около 90 сантиметров в холке) и весят самые крупные около десяти пудов. Те, что живут на востоке Канады и США (у Великих озер и в Аппалачских горах), действительно черные, но на западе Канады и США (в Скалистых горах) среди них много бурых. Морда у тех и других всегда желто-бурая, а на груди небольшое белое пятно. Знаменитые медвежьи шапки британских гвардейцев шьют из шкур именно этих медведей, которых еще немало в Америке.

Медведя-губача, ростом он примерно с гималайского, эволюция наградила странной губастой и подвижной мордой, облегчив тем самым заботы о пропитании: пасть его и губы отлично действуют как насос, когда, разрушив термитник, медведь втягивает в рот с громким шумом (который слышен почти за двести метров) переполошившихся насекомых.

Давным-давно, еще во времена доисторические, несколько миллионов лет назад, из Северной Америки в Южную вместе с оленями, кошками, хомяками и свиньями переселились, когда образовался отсутствовавший прежде Панамский перешеек, и медведи. На новой родине их потомки изменились так, что получился новый вид очковых медведей. Ростом они даже меньше барибалов (около 70 сантиметров в холке), черные, но вся морда и широкие кольца вокруг глаз, как оправа очков, охватывающие черные пятна с глазом в середине, грязно-желтовато-белые. Очковый медведь очень редкое, пугливое животное. Кажется, еще никто из европейцев не видел его на воле. О жизни его в горах северного Чили, Перу, Колумбии и Боливии почти ничего не известно. По-видимому, этот медведь более убежденный вегетарианец, чем все, о которых было рассказано. В зоопарках, куда очковые медведи попадали не раз и даже размножались здесь, мясо они едят менее охотно, чем другие медведи.

Еще два вида медведей живут в тропиках: губач (Южная Индия, Цейлон) и малайский медведь (Ассам, Бирма, Малайя, Суматра и Калимантан) Губач, или медведь-ленивец, ростом примерно с барибала, но более лохматый, шерсть длинная, черная, местами курчавая, даже уши ею обильно поросли. Вид у него нечесаный и неопрятный из-за этого. Желтовато-белым, большим, в форме полумесяца пятном на груди напоминает он черного гималайского медведя, но длинным и толстым, мясистым губастым рылом своим ни на кого не похож. Ноздри на широком его носу так устроены, что, когда надо, их плотно закрывают особые мускулы.

Некоторые малайские медведи, содержавшиеся в неволе, отличались поразительной для зверя сообразительностью. Один быстро научился, всунув коготь в в замочную скважину, открывать буфет и воровать сахар. Второй, рассыпая около клетки рис из своей чашки, приманивал и ловил цыплят. Малайский медведь, хотя и не ложится на зиму спать в берлогу, однако при каждом удобном случае с явным удовольствием и большим шумом сосет свою лапу.

А «надо» это часто: всякий раз, когда, разорив гнездо пчел или термитов, губач с сопеньем и шумом всасывает в свою пасть, как в пылесос, этих любимых им насекомых. Если бы ноздри в столь ответственный момент не были плотно закрыты, насекомые набились бы и в нос, что, конечно, если учесть их жалящие свойства, не очень-то приятно.

Это всасывание облегчено еще тем, что центральных резцов в верхней челюсти у губастого медведя нет, так что получается сквозное отверстие для беспрепятственного прохода насекомых прямо в рот. Когти у губача очень длинные, серповидные. Ни один самый прочный термитник не устоит под их напором.

Немало разных фруктов и орехов, мелких зверьков уничтожают губачи в лесах Индии. Почти весь день спят они в ямах и пещерах. Ночью часто парами и целыми семействами бродят, сопят, пыхтят, копаясь в земле и термитниках. Движения их вялые, словно ленивые. Но лазают умело и, когда напуганы, удирают резво. Один или три медвежонка, пока малы, ездят у матери на спине, вцепившись в длинную шерсть.

Малайского медведя называют еще бруангом (иногда би-руангом) и солнечным медведем за полулунной формы желтое пятно на груди, которое часто фигурирует в местных легендах как символ восходящего солнца. Бруанг — черный, только тупая, толстая и губастая морда желто-бурая. Из всех медведей он самый маленький: от носа до корня короткого хвоста около 120 сантиметров, а весит только три пуда. Но совсем не безобиден, взрослые медведи довольно свирепы. Я помню страшный случай: один такой медведь отгрыз в зоопарке руку маль-

Очковый, или южноамериканский, медведь зверь очень редкий.

Обитает он в горных лесах, но нередко спускается в заросли кустарников у подножья гор. Ростом он с гималайского медведя.чику, которого хорошо знал и к которому, казалось, вполне привык. Мальчик хотел через решетку погладить медведя.

Очковый, или южноамериканский, медведь зверь очень редкий. Обитает он в горных лесах, но нередко спускается в заросли кустарников у подножья гор. Ростом он с гималайского медведя.

По деревьям бруанг лазает лучше всех медведей. Здесь, высоко над землей, и проводит большую часть жизни в поисках ящериц, птичьих и пчелиных гнезд и фруктов.

Остался у нас еще один медведь — седьмой, если считать по видам, — белый, полярный, или ошкуй (и если не считать загадочного гобийского медведя, которого будто бы недавно поймали, но о котором с уверенностью не берусь утверждать, кто он — вид, подвид или просто миф). Родина ошкуя и постоянное местожительство — полярные страны, острова, берега Северного Ледовитого океана, как американские, так и азиатско-европейские (кроме побережья Баренцева и Карского морей). Впрочем, на берегах белые медведи живут только в узкой приморской полосе, дальше чем на один-два километра в глубь материков обычно не заходят. Дрейфующие льды — вот их стихия. Вместе с ними и по ним постоянно путешествуют эти медведи. Летом забираются почти на самый полюс — до 88-го градуса северной широты. Плавают и ныряют великолепно. Далеко в открытом море (за 80 и 100 километров от льдов и суши) не раз видели белых медведей, даже медведиц с медвежатами. Плывут себе, не беспокоясь, что ни земли, ни льдов даже и на горизонте не видно. Если скорость этих пловцов, как утверждают, А—5 километров в час, то не раньше чем через много часов доплывут они до суши.

В море ловит белый медведь рыбу, на льдинах (да и в воде тоже) — тюленей, на берегу — песцов, пеструшек, северных оленей. Когда голоден, ест и падаль, водоросли, мхи. Рассказывают, что, подползая по снегу к лежбищу тюленей, не забывает ошкуй свой нос все время прикрывать лапами, чтобы не выдал. Потому что только нос у него "черный, весь мех, которым густо поросли даже подошвы лап, белый и зимой и летом.

Зиму медведицы спят в берлогах (но не во льдах, а на берегу), где-нибудь под обрывом, заметенным снегом. Подсчитали примерно, что на острове Врангеля каждый год устраиваются зимовать 150—200 белых полярных «дам». Яловые, не беременные, медведицы спят месяца четыре. Беременные — 170 дней. Самцы вовсе не спят, а всю зиму бродят. Впрочем, по некоторым наблюдениям, и они тоже спят будто бы, но недолго — месяца два.

В берлогах (в январе—феврале) медведицы рожают: молодые — обычно только одного медвежонка, старые — двух, реже трех-четырех. Медвежата так же малы, как у всех, медведей. Чтобы не мерзли, мать держит их между лапами, чаще задними, и дышит на них, согревая. Молоком кормит год и больше, водит их за собой два года. Интересно, как медведицы переносят медвежат: не за загривок, как собаки, а взяв в пасть всю голову медвежонка! Это когда он совсем мал. Л постарше станут медвежата и пойдут с матерью купаться, и вдруг беда там' какая случится, хватают ее зубами за уши, и она их буксирует туда, где безопаснее.

Белые медведи, похоже, исчезают. Причины тому — и потепление Арктики и приход людей с ружьями в ее пределы. Считают, что на необозримых просторах нашего Заполярья уцелело лишь 5— 8 тысяч белых медведей. У нас их охраняет закон: убивать без надобности не разрешают. Но в США,

Канаде и Норвегии пока еще, кажется, такого закона нет.

Другой «белый медведь», зверь еще более редкостный, чем полярный ошкуй, надежно прячется от человеческих глаз в густых бамбуковых джунглях Центрального Китая. Открыли этого неуловимого зверя еще в 1869 году, а живым поймали лишь через 68 лет. Одно время казалось, что большие панды, или бей-шунги, по-китайски — белые медведи, все вымерли. Проходили годы, а охотники и натуралисты, мечтавшие поймать хоть одну большую панду, возвращались из Китая с пустыми руками.

Средний вес белых медведей 300—400, а рекордный — 720 килограммов!

Почти сто лет ученые решают заданную природой головоломку, пытаясь установить происхождение большой панды. Обладая признаками медведей, енотов, кошек и куниц, она не принадлежит, возможно, ни к тем, ни к другим.

Исследовав первые четыре шкуры бей-шунгов, добытые в Китае еще в конце прошлого века, ученые решили было, что большая панда — это особая разновидность растительноядных медведей. Зверь получил название бамбукового медведя. Одно время бей-шунга считали даже древнейшим представителем медвежьего рода, чуть ли не предком современных медведей.

Но в 1936 году американский специалист по сравнительной анатомии животных профессор Вильям Грегори после тщательных исследований пришел к выводу, что большая панда не медведь, а гигантский енот. Он нашел у нее много анатомических признаков, свойственных американским енотам-полоскунам.

Миллионы лет назад предки енотов переселились из Северной Америки в Азию. Звери прошли по перешейку, который в те времена соединял Аляску и Чукотку. Расселяясь далее по лесам Азии и Европы, некоторые древние еноты проникли даже в Англию. Позднее они здесь вымерли, но в горах Тибета и в Гималаях два близких к енотам вида животных дожили до наших дней. Это большая и малая панды.

До сего времени лишь около двадцати живых бей-шунгов, или больших панд, привезли из Китая в разные зоопарки мира. И лишь однажды удалось получить здесь от них потомство.

Слово «панда» происходит от местного названия этого зверя — «ньяла-понча», что значит «пожиратель бамбука». Хотя обе панды по происхождению хищные животные, едят они растения, в основном молодые ростки бамбука. Сначала непонятно было, как большая панда, на вид неуклюжий медведь, управляется с тонкими стеблями бамбука своими толстыми лапами. И управляется ловко: держит их в лапах и обкусывает. Для этого дела дан ей природой как бы шестой палец — одна кость запястья удлинилась и функционирует как большой палец на нашей руке, противостоящий всем другим. Поэтому панда может крепко держать в лапах даже самые тонкие стебли бамбука.

Малая панда и её родственники в Америке

Малая панда живет в лесах на восточных склонах Гималаев и ближайших гор Западного Китая. Зверек небольшой, с хвостом длиной около метра, шерсть густо-пушистая, оттого кажется малая панда крупнее истинных своих размеров. Наряд у нее очень даже красочный. Днем спит в дупле или в развилке дерева, в сумерках пробуждается, прохаживаясь вперевалочку, ищет желуди, коренья, лишайники и главное — побеги бамбука, сочные и молодые. При каждой, даже мимолетной, тревоге спасается на деревьях. А если пути к отступлению отрезаны, защищается отчаянно, отбиваясь лапами с острыми полувтяжными когтями. Методы обороны похожи на медвежьи, но когти скорее кошачьи. Живут малые панды часто парами или семействами, стаями — никогда. Крик их — громкое, какое-то птичье верещанье.

Кроме двух панд, иных енотов в Старом Свете нет. Но в Америке их 16 видов. Еноты стопоходящи, как медведи, некоторые полустопоходящи, когти у них полувтяжные или невтяжные. Чем-то напоминают они некрупных медведей, но чем-то и куниц, хотя в общем это звери особого семейства.

Самый известный из енотов (особенно тем, кто часто заходит в магазины, торгующие шубами) полоскун, или вашбер, как называют его меховщики и немцы. Полоскуном же прозвали его за странную повадку — «мыть» в воде, когда она есть поблизости, всякую свою пищу и разные несъедобные предметы. Полощет, трет, опускает, снова ловит передними лапами все, что хочет съесть, так тщательно и долго, что случайной блажью это не назовешь. Но какой в том биологический смысл — непонятно. Некоторые еноты в неволе даже детенышей своих новорожденных моют, и так бессмысленно усердно, что те, случалось, умирали после «стирки».

Родина этого енота — США, южные провинции Канады, Мексики и Центральная Америка (к югу до Панамы). Ростом он с лисицу, буро-серый, на морде «маска» — черные полосы. Хвост с четырьмя-шестью темными кольцами. Когти невтяжные.

Именно на полоскуна похожа наша енотовидная собака, а сам он повадками напоминает соседа своего — опоссума: так же всеяден, так же нередко таскает кур, так же ловко прыгает и лазает по деревьям. Иной раз даже, как ленивец, ползет спиной вниз ,по тонкому суку, лапами его перебирая. Неплохо и в опоссума играет, притворяясь мертвым, когда пути к бегству отрезаны. И так же, как опоссум или, скажем, медведь, спит зимой в дуплах там, где зимы холодные. Веселый, живой, игривый, любопытный и незлобный зверь. Ночами деятелен, днем спит на дереве, реже — в барсучьей норе. Плавает хорошо, и в отлив далеко путешествуют еноты за отступившим морем — ловят крабов и рыб в небольших лагунах и впадинах, наполненных водой.

Детенышей — два-восемь. У нас родятся они в апреле — начале мая. Наши зоологи довольно удачно акклиматизировали американских енотов во многих местах страны: в Гомельской области, в Краснодарском и Ставропольском краях, Дагестане, Азербайджане, Узбекистане, Киргизии и Приморском крае. Впрочем, «в последнем районе, — пишет Г. А. Новиков, — акклиматизация протекает неудовлетворительно».

Малая панда, вместе с большой пандой, — единственные представители семейства енотов в Старом Свете. Обитает она в горных лесах некоторых районов Китая, Бирмы, Сиккима ц. Непала.

Кроме того, акклиматизировались еноты, сбежавшие из звероводческих ферм, в Германии: в Гессене, Вестфалии и Нижней Саксонии. На площади в 50 тысяч квадратных километров живет здесь на воле около тысячи енотов. И еще примерно полтысячи — к востоку от Берлина. Американцы завезли енотов на Аляску и Багамские острова. На этих и некоторых других островах (Гваделупа, Барбадос, Лас-Трес-Марияс) обитают, как считают американские специалисты, пять близких к полоскуну, но особых видов енотов. По-видимому, все-таки это лишь разновидности: подвиды или расы полоскуна. Только южноамериканский енот-крабоед хоть и принадлежит к роду полоскунов и повадки у него такие же, но вид это особый. Если снять с полоскуна (и с хвоста тоже) пушистую шубу и одеть его в мех негустой и короткий, то получим зверя, похожего на крабоеда. Потому и шкуры крабоедов меховщиками не ценятся и нет их среди миллиона тех енотовых шкурок, которые каждый год в одних лишь США продают на рынках пушнины.

В Северной Америке еноты-крабоеды не водятся, но живет тут, в южных штатах, еще один очень симпатичный зверек той же породы — кэкомисл, «кошачья белка», или енот-крошка. Росточком он чуть больше белки: пушистый хвост длиной сантиметров 37, все остальное — примерно столько же. Желтовато-серый, ушки большие, а хвост сплошь, от корня и до конца, в черно-белых кольцах. Очень эффектный хвост. Зверек лесной, лазает по деревьям не хуже белки, но живет и в каменистых пустынях, в кустарниках и на холмах. Пуглив, осторожен и только ночами промышляет добычу; поэтому даже там, где «кошачьих белок» немало, люди редко их видят. Более крупный серый кэкомисл обитает в Центральной Америке.

Кроме полоскунов, крабоедов и кэкомислов, в семействе енотов числятся еще три вида носух, или коати, кинкажу и три вида олинго (живут кто в Южной, кто в Центральной Америке, а один вид носух — лишь на острове Косумель, к востоку от Юкатана).

Коати — отважные, игривые и очень деятельные звери. Весь день у них проходит в заботах о пропитании. Небольшими группами, в которых около дюжины самок и детенышей, высоко задрав хвосты, копают они землю длинными мордами с очень подвижными носами. Унюхают в старом пне червя или личинку, сопят, урчат, когтями скребут. Весь лес прочесывают тщательно — одни внизу по земле, другие вверху на деревьях. И все им годится в пищу: ящерицы, птицы, насекомые, моллюски, коренья, разные плоды. Лишь заметят что-нибудь подозрительное, сейчас же громко свистят — и вмиг вся стая уже на деревьях. Сверху безопаснее выяснять причины тревоги. Ночью спят тоже на деревьях, растянувшись на толстых суках. Все другие еноты, наоборот, бродят ночами.

У енота-полоскуна, в пушной торговле именуемого также вашбером, странная повадка — мыть и полоскать в воде пищу перед едой.

Плавают хорошо и любят воду. Между пальцами у носух небольшие перепонки. В повадке у них, как и у енота, полоскать в воде и лапы, и разные предметы, и даже свой хвост! (Рассказывают про ручных коати, что курильщиков они не выносят. Как хозяин закурит, так норовит сигарету у него вырвать и выбросить!)

Взрослые самцы живут в одиночестве — этих самцов зовут «коатимунди». Лишь когда пора размножаться, приходят они к компании малолеток и самок — каждый к своей. И если заявится сюда другой коатимунди, драки бывают жестокие.

За неделю перед тем, как должны появиться на свет четыре или пять детенышей, уходит носуха из стаи, строит гнездо на дереве и там рожает. Пять недель в этом гнезде кормит сосунков, а потом ведет их к покинутым на время товарищам.

Кэкомисл, или «кошачья белка», самый миниатюрный из енотов. У калифорнийского кэкомисла, который обитает в западных штатах США и на севере Мексики, подошвы лап поросли шерстью, когти полувтяжные и хвост короче, чем у гололапого и лишенного втяжных когтей центральноамериканского кэкомисла, или гуаяноче.

Кинкажу зверек небольшой, серо-рыжий, с длинным цепким хвостом. Хвост — самая его примечательная черта. Лишь еще у бинтуронга, южноазиатского зверя из семейства виверр, такой же способный прочно хватать ветки хвост. Больше ни у кого из хищных.

Кинкажу очень похож на олинго, но его отличает цепкий хвост. Кинкажу и еще южноазиатский бинтуронг из семейства виверровых — единственные хищные звери, наделенные хвостом, способным хвататься за ветки.

Примечательный у кинкажу и язык, длинный и тонкий. В любую щель тот язык может втиснуться и добыть меда столько, сколько зверек захочет. Мед, фрукты — его лакомство. Но и птичьи гнезда разоряет цепкохвостый енот и при случае ест разных мелких зверьков. Кинкажу добродушен и игрив. К человеку привыкает быстро, в индейских деревнях нередко живут ручные кинкажу. Второе имя этого зверька — потто. Так же, потто, называют в Африке одного лемура, который — странное дело! — немного похож на кинкажу, хотя совсем не родич его.

Олинго, особенно олинго Аллена, похож на кинкажу, и нередко оба они мирно живут на одном и том же дереве. Индейцы и того и другого считают одним зверем. Но олинго — животное иное, и зубы у него иначе устроены, мордочка подлиннее, и хвост нецепкий; ухватившись им, словно пятой лапой за ветку, олинго не может висеть, как кинкажу.

Вот и все еноты, других нет на Земле.

Кунье племя нашей страны

В семействе куньих звери небольшие, но очень ловкие и хищные. Живут на всех континентах, кроме, конечно, Антарктиды и Австралии. Приспособились ко всем ландшафтам, и хотя появились на Земле, кажется, раньше всех современных хищников, однако вымирать, как видно, не собираются. От Заполярья до тропиков населяют куньи планету. Как еноты, они стопохо-дящи, иные полустопоходящи. Когти у всех невтяжные, так сказать, собачьего, не кошачьего образца. У некоторых под хвостом железы с запахом очень неприятным. Это своего рода химическая защита, их «продукция» используется для пахучих знаков на границах охотничьих участков.

В нашей стране 18 видов из семейства куньих: всем известный соболь, куница, колонок, норка, горностай, хорь, ласка, выдра, барсук, росомаха и другие.

Соболя с куницей легко спутать. Но мех у соболя гуще, шелковистее. Хвост вполовину короче тела. Голова седоватая, светлее, чем хребет. А светлого пятна на горле либо совсем нет, либо оно неясное и невелико. У куницы и хвост длиннее, и голова обычно такого же тона, что и хребет, и пятно на горле всегда четкое. У лесной, или мягкой, куницы оно желтое, кремовое или даже оранжевое. Вниз через грудь на брюхо удлинено клином. У горской, или каменной, куницы, которая живет на юге страны, пятно на груди белое и вытянуто не клином к брюху, а двумя полосами к предплечьям передних лап.

«Редкий зверовщик вернется с белковья с' соболем, а другой, прожив на белковье два-три месяца, не увидит и следа соболя» (А. А. Черкасов).

Теряли мы соболя безвозвратно. Почти всюду его еще перед революцией истребили. Мех у него очень дорогой: с каланом и шиншиллой делит соболь первое место среди самых ценных пушных зверей. Одной из первых забот Советской власти было спасение соболя. До 1957 года расселили наши зоологи по таежным лесам шестнадцати областей, краев и республик двенадцать с половиной тысяч соболей. Больше всего труда, умения и энтузиазма отдал этому делу В. Тимофеев. «Теперь в Советском Союзе соболя стало не меньше, а может быть, больше, чем сто лет тому назад» (профессор В. Н. Скалон). Больше того, наши зоологи под руководством профессора П. А. Манютейфеля научились разводить соболей в неволе, а дело это считалось почти безнадежным.

Прежде жил соболь от самых западных наших границ, Белоруссии и Прибалтики, до самых восточных. Сейчас западнее правобережья Печоры его нет. Лишь восточнее соболиные места: таежные леса до самой Камчатки, Приморья и Курильских островов (Кунашир и Итуруп). На юге — Алтай, Кузнецкий Алатау, Саяны, Монголия, Северо-Восточный Китай и Корея.

Темнохвойные, захламленные буреломом, низинные и горные таежные крепи любит соболь. Нор не роет, живет в дуплах, которые от земли невысоко (куница повыше селится). Подлесок, бурелом, коряги, вывороты ему всего милее. Верхом ходит с дерева на дерево реже, чем куница, больше (по земле) низом. Охотится днем и ночью. Куница — ночной зверь. Зимой не спит, как барсук, рыщет по снегу, но от гнезда где-нибудь под корягой или в невысоком дупле далеко не уходит, обычно лишь километра на два-три. У соболя охотничья территория 25, 700, а то и 3000 гектаров. Он ее метит пахучими железами (на брюхе и под хвостом) и пометом, который оставляет на видных местах — муравейниках, пнях и деревьях, брошенных ветром через речки и тропы. Если другой сюда явится, дерутся хозяин с пришельцем отчаянно.

Когда, сильные метели или морозы, соболь вял. День за днем уходит, а зверь сидит в гнезде. И если выйдет, норовит бежать по валежинам, ветровальным деревьям — по всему, что хоть на полметра от земли. Заметили, теплее тут ему бегать. Бывает, в сугроб нырнет и под снегом рыщет. Так и от собак спасается — в сугроб, потом вбок, пробежит изрядно невидимый, выскочит и опять в сугроб, пока не найдет надежного укрытия под корнями, в валежнике, в каменных плитах.

Полевок лесных (и землероек) умело находит соболь под снегом, там же их обычно и ест. За белками охотится не так ловко, как куница. Тут у него больше неудач, чем удач. Нападает на зайцев, глухарей, тетеревов, рябчиков, даже на зверей куньей породы — колонков и горностаев. Горностай спасается от соболя в сугробе, а тот его «вытаптывает», в оклад берет. Кругом того места, где горностай нырнул под снег, сам ныряет, прыгает, снег утаптывает, пока не поймает соседа. Но не всегда ему это удается.

Молодая куница.

К тетеревам и глухарям, спасающимся от стужи под снегом, когда их почует, подходит осторожно, тихо «переступая с ноги на ногу... (но не ползком)». Потом за метр-полтора прыгает на птицу. Но глухарь силен, и бывает, не метр и не два, а двести, а то и версты, как уверяли А. А. Черкасова сибирские охотники, летит с вцепившимся в него соболем. Тут уж кто кого. Но чаще все-таки «с позором для соболя кончается этот полет».

Ест соболь и ягоды — бруснику, землянику, рябину — и кедровые орехи. Зимой разоряет кладовые бурундуков и белок. Сам запасов обычно не готовит.

Побежка у соболя прыжками, галопом. Охотники говорят: «соболь ходит чисто», «нигде не заденет ногами, не черкнет». Скачет круто, поволок и выволок на снегу мало. По рыхлому сугробу его след — «двухчетка»: задние лапы ставит точно в отпечатки передних. Весной, по насту, бегает резвее, задние ноги выкидывает, как заяц, впереди передних. И тогда «трехчеткой» и «четырехчеткой» называют его след.

Гон, свадьбы соболиные, летом: в июне—июле. Но странное дело — слишком долго беременны соболиные матки: 253—297 дней! Только следующей весной, в апреле—мае, приносят трех-четырех (иногда до семи) соболят. Получается так потому, что оплодотворенные яйцеклетки месяцев семь-девять не развиваются, а потом вдруг, за месяц-полтора, быстро нагоняя упущенное время, эмбрионы растут и как раз к весне созревают. Соболь-самец тут соболюшке помогает, приносит детям всякую добычу. Но семьей живут недолго: в июле подросшие соболята уже уходят от родителей.

На Печоре и в Зауралье, там, где соболь встречается с куницей, бывают между ними помеси. Называют их кидасами или кидусами. Внешне похожи они то на куниц, то на соболей, но хвост у всех скорее куний — длинный и пышно опушенный. Повадки у кидусов тоже, так сказать, усредненные, но больше в них, кажется, соболиного.

Куница лесная похожа на соболя. В Европе, где соболя нет, она занимает его, что называется, «биологическую нишу». Только зверь это больше ночной, больше любит, особенно осенью и в начале зимы, ходить верхом, с дерева на дерево — «грядой». И низом и верхом пробегает куница больше, чем соболь: 6—10, а то и 17 километров за сутки. Особенно если зима кормом бедная. Редкую ель пропустит, не обследовав, спит на ней белка или нет. Белок куницы хватают нередко прямо в гнездах.

И тут же, в их гнездах, часто и спят (днем). Дупла, которые повыше от земли, гнезда аистов и сорок — временные убежища куниц. Постоянные нужны только самкам с детенышами. А бездетные бродят по лесу. Охотничьи участки у них большие: 500—700, а у самцов и тысяча гектаров, — за одну ночь такие обширные угодья не обойдешь. Вот и спят где придется и где застанет рассвет. В своих владениях куница хорошо знает все пригодные для отдыха и укрытия места — дупла, бурелом, валежины и вывороты.

Разных ягод и плодов куница ест немало — чернику, морошку, рябину, даже вишни, сливы, груши. Много непереваренных семян разносят куницы по лесам и как бы засевают их этими ягодами. На Кавказе, говорит профессор А. Н. Формозов, куница «способствует расселению очень ценной древесной породы — тиса». До двухсот тисовых семян находили в желудках куниц. Едят и мед диких пчел, личинок шмелей, ос, жуков. А если сильная куница поймает зайца, то разгрызет его на куски и все их спрячет на деревьях.

Следы куницы похожи на соболиные, только на ходу она чуть разворачивает лапы, так что пятки у следа немного сближены.

Гон, как у соболя, летом. Детеныши (три-четыре, иногда восемь) родятся в марте — мае, реже в июле. До осени живут все вместе.

Лесная куница обитает во всей Западной Европе, от Северной Испании, Южной Италии, Сардинии и Балеарских островов до Британии и Скандинавии. Во всей европейской части СССР, за исключением Крыма и некоторых мест Украины, в Западной Сибири — приблизительно до правобережья Оби, на юге — до Северного Казахстана. Ареал куницы-белодушки (или каменной, горской) — Европа, Малая, Передняя, Средняя и Центральная Азия, у нас — Украина, Крым и Кавказ. Встречается и в Белоруссии, Прибалтике, в Ивановской, Рязанской, на юге Московской, в Курской, Орловской областях. Восточнее Алтая ее нет.

Каменная куница живет в высокоствольных лесах, но часто и там, где никакого леса нет: в оврагах, каменистых балках, на склонах гор, в старых каменоломнях, иногда в городских парках. Профессор А. Н. Формозов видел, как ночами приходила бело-душка в сад санатория в Кисловодске, забиралась на скамью, со скамьи прыгала на рябину и с упоением ела замерзшие ягоды. Нередко, говорит он, эти куницы поедают сушеные фрукты, развешанные связками на чердаках домов.

Белодушка ходит низом больше и охотнее, чем лесная куница. Подобно соболю, она охотится и днем и ночью.

Гон у белодушек в июле, беременность — 236—274 дня. Детенышей в помете — от одного до восьми, обычно — три-четыре.

Живет в нашей стране еще одна очень красивая и большая куница — харза (Сихотэ-Алинь, Приамурье и вся Южная Азия). Ростом она больше соболя и всех куниц: длина (с хвостом) самцов харзы — метр и больше, а вес — три, а иногда шесть килограммов. Окраска пестрая. Спина спереди — буровато-желтая, к крестцу постепенно темнее (до темно-бурой). Такие же черно-бурые у харзы и ноги, непушистый хвост, верх головы и шеи. Но брюхо и грудь желтые.

Харза зверь отважный, не по росту сильный. Про нее пишут так: «Является одним из наиболее вредных зверей дальневосточных лесов». Этот суровый приговор вынесен на том основании, что харзы охотятся главным образом на кабаргу, нападают и убивают диких поросят, телят лосей, изюбрей, косуль и пятнистых оленей, зайцев, белок, разных птиц и даже... соболей! Впрочем, едят и моллюсков, насекомых, кедровые орехи и ягоды.

Харза — самая большая куница. У нас обитает на Дальнем Востоке.

Темнохвойные леса по склонам гор дают приют этому интересному зверю. Широколиственные — дубы, клены — растут ниже, и в них харзы спускаются в многоснежные зимы. Харза быстро бегает низом и верхом и за сутки проходит 10—20 километров. Охотится ночью, но нередко и днем. В июне — июле самцы харзы дерутся из-за самок, а в мае на следующий год самки приносят в дуплах двух-трех детенышей.

Зверьки куньего семейства из рода мустела поменьше куниц. Хорьки, ласки, горностаи, колонки и норки. Среди них ласка — самый маленький на Земле хищник. Ареал ее — Европа, Северная Африка, Северная и Центральная Азия. В Северной Америке (Канада и северо-восток США) обитает близкий, а возможно, и тот же самый вид.

Ласка, как и горностай, зимой белая (ласки, которые живут на юге, на зиму не белеют). Но ласка меньше горностая (длина с хвостом — 17—32 сантиметра). Кроме того, весь недлинный хвостик ласки зимой белый, а у горностая — хвост почти до половины и зимой и летом темно-бурый либо черный, и сам хвост длиннее. (Летом горностай двухцветный — спина и бока бурые, живот белый или желтоватый.)

Мыши и полевки — обычная добыча ласки. Промышляет она их и в лесах, и в тундрах, в полях и лугах и нередко в деревнях и даже городах. Плавает хорошо, но по деревьям почти не лазает. Забирается иногда, но невысоко.

«Она не пакостлива и, когда мышей много, никогда не тронет съестных припасов... И там, где поселилась ласка, наверняка уж не будет мышей, потому что она их преследует с особым ожесточением и по тонкости своего тела пролезает в самые узкие и тонкие их норки... Отважна до невероятности, смелость в ее нападениях доходит до дерзости. Она душит даже зайца... Сибиряки говорят, «что эта гнусина (ласка), поймавшись за шею тетери, так крепко прилипает, что ни за что не оторвется, и так проворна, что на взъеме душит косачей и, перекусив им глотки, падает с ними наземь, и никогда сама не убьется» (А. А. Черкасов).

Гнезда ласок — в норах мышей, кроликов, под корнями и среди камней; от трех до двенадцати детенышей приносит с мая по январь. Гон, по-видимому, в апреле — мае. Какова беременность — непонятно: по одним данным — 35 дней, по другим — 54 и даже 112. Есть ли у нее латентная стадия, как у соболя, пока неясно.

Загадочны отношения ласки с... лошадьми. Всюду в России среди русских крестьян бытовало поверье, будто домовой «играет» по ночам с лошадьми. Сплетает их гривы в космы и колтуны, щекочет, а то и совсем до белого пота заездит коня. Случалось, выйдет утром хозяин в конюшню, а лошадь вся в мыле, перепуганная, словно сам черт ее объезжал! А грива запутана так, что и не расчешешь...

Профессор П. А. Мантейфель, известный наш зоолог, однажды застал этого «домового» верхом на лошади, в перепутанной ее гриве. То была, утверждает он, ласка.

Охотясь в конюшне за мышами, возможно, пристрастились некоторые ласки залезать на лошадей и, прокусив кожу, слизывать капельки лошадиной крови. Ласки, задушив кролика, тетерева, голубя, обычно мясо не едят, а только лижут кровь. Некоторые лошади, почуяв ласку, приходят в такое возбуждение, такая дрожь их начинает трясти, что просто странно все это видеть. У меня жила ласка. И когда я приходил, только что оставив ее, к лошади, один запах ласки приводил ее в ужас. Она шарахалась от меня, задирала голову, закатывала глаза, как это делают лошади, когда ждут удара, и дрожала.

Когда я вспоминаю об этом, то думаю, что ласка — вполне возможный «домовой», которого людская молва обвинила в глумлении над конем. (Хотя известно мне, что есть люди, которые верят в то, что некий «неандерталец», именуемый «снежным человеком», еще живет (или/ жил недавно) кое-где в глухих лесах и горах; он-то будто бы и объезжает ночами коней, а совсем не ласка.)

«Путь ласки на охоте очень неровен, зверек часто отклоняется в стороны, продвигаясь вперед короткими (5—10 метров) волнообразными зигзагами. Горностай, так же как и ласка, бегает «челноком», но для его поворотов характерны острые углы, очень редкие у ласки... Охотясь, зверьки то и дело исчезают в кучах колодника, корнях или залезают в кроны елей. В лесу ласка обычно не минует ни одного встречного дерева, обязательно забегая под его крону» (профессор А. А. Насимович).

Если полевок и леммингов много, ласки долго живут оседло — на десятке гектаров. За одну охоту ласка проходит до полутора-двух километров.

У горностая охотничий участок 50—100 гектаров, а суточный поиск три, иногда восемь километров.

Горностай — это тот зверек, мех которого носили как знак верховной власти короли, цари и владетельные князья.

Ареал: вся Европа, на юге до Пиренеев и Альп. Северная Азия и Северная Америка (Канада и север США). В Северной Америке живет близкий вид — черноногий горностай. Там же и южнее, до северной части Южной Америки, длиннохвостый горностай. Близкие к горностаю виды обитают также в Северной Африке, в Малой, Передней и Южной Азии.

Леса, лесотундры и лесостепи, а здесь берега рек, озер, лесосеки, опушки, колки — места, любимые горностаями. А добыча — грызуны, лягушки, ящерицы, змеи, рыба, птицы, насекомые, падаль, Черника, брусника, можжевеловые ягоды. Когда всего этого много, запасает горностай излишки пропитания, чтобы не голодать в бескормное время. Как и ласка, ловок он и отважен: нападает и на зайцев, тетеревов и будто бы даже на глухарей.

Угрожая, горностай так широко раскрывает пасть, «что нижняя челюсть становится под прямым углом к верхней, и в этом случае голова его походит на змеиную». Когда возбужден, резко и громко стрекочет. Он «может чирикать и шипеть, как змея, и даже лаять».

Охотятся горностаи в одиночку, преимущественно ночью, но поиграть собираются небольшими компаниями. Лазают хорошо и плавают отлично. Горностаи-ха, перенося детенышей в более безопасное место, переплывает с ними порой «порядочные реки».

Детей (8—9, но иногда и 18) самец и самка воспитывают вместе. Беременность 9—10 месяцев, поскольку у горностаев, как у соболей, «в развитии оплодотворенного яйца наблюдается латентная стадия». Возможно, некоторые молодые горностаи уже на первом году жизни взрослеют настолько, что родят детенышей.

Колонок во многом похож на горностая, но на зиму он не белеет. Только подбородок и губы у колонка белые и отчетли-во заметны. Иногда и на груди белое пятно. Беременность у самки короткая около месяца, самец выкармливать детей не помогает. Иногда далеко путешествуют, если белки или водяные крысы (точнее, полевки) уходят с тех мест, где кормились ими колонки.

Обитают колонки в Азии; к югу до Северной Индии, Японии и Явы, к западу до Урала. Но в последнее время переселяется колонок и за Урал: встречается теперь в Коми АССР, Горьков-ской, Кировской, Куйбышевской областях и в Татарской АССР. Расселяется и на юг — довольно обычен в степной и лесостепной зоне Казахстана. Выпущен и прижился в Киргизии.

Солонгой похож на колонка, но меньше его, и мех у солон-гоя покороче и светлее (зимой на хребте серовато-буро-желтый, у колонка — ярко-рыжий). Обитает он в горах, а местами и на равнинах в Средней Азии, Северной Индии и дальше на восток до Забайкалья, Монголии, Среднего Амура, Уссурийского края и Кореи.

Хорь.

Два у нас хоря: черный (или лесной) и светлый (или степной). У первого хвост весь черный, и брюхо буроватое с черными пятнами на груди и в паху, соединенными узкой темной полоской. Подшерсток на боках и спине беловатый, сероватый или желтый и прикрыт черно-бурыми на концах остевыми волосами. Светлый подшерсток просвечивает сквозь темный ворс, особенно если подуть на него, оттого мех хоря, очень красиво переливаясь разными тонами, играет, как бы «опалес-цирует», желтизной.

У степного хоря лишь половина хвоста (концевая) черная, другая (корневая) светлая, желтоватая. И спина светлая (не черно-бурая, как у лесного), так как редкая бурая ость плохо прикрывает светлый пух. Нет и срединной темной полоски на брюхе, соединяющей темные пятна на груди и в паху.

Ареал лесного хоря — почти вся Европа, кроме Ирландии, Шотландии, Балкан и Скандинавии. На восток — до Урала, на юг — до Нижней Волги, Правобережья Дона и Азовского моря. Местами сохранился он еще в Северной Африке и кое-где в Передней Азии. Акклиматизирован в Новой Зеландии и Австралии. Ареал светлого хоря — Юго-Восточная Европа, Украина, Крым, предгорья Кавказа. Северная граница в Европе — Ока, Татарская АССР, Горьковская и Пермская области. За Уралом — вся Южная Сибирь (на восток до реки Бурей), Казахстан, Средняя Азия, Северный Китай и Монголия.

Темный хорь предпочитает опушки, вырубки, овраги, захламленные и заросшие кустарником, хотя зверь лесной. Светлый хорь селится больше в степях, лугах, полупустынях. В остальном образом жизни они похожи. Оба, уничтожая массу вредных грызунов, приносят большую пользу. Впрочем, бывает и вред от хоря: когда заберется он в курятник и подушит немало птиц, больше, чем может съесть. Тут рассказывают такую забавную, но, к сожалению, не достоверную историю: хорь, прежде чем взять на абордаж насест, дурманит будто бы кур газовой атакой (у него под хвостом железы, которые пахнут очень резко и неприятно). Так вот, забравшись в курятник, хорь так сильно «воняет», что куры от дурноты падают с насеста, и он душит их без суматохи. Степной хорь, по-сибирски — курна, травит так же будто бы «воньким смрадом» сурков, забравшись к ним в нору.

Гон у хорей ранней весной, беременность — 40 дней. Детенышей — от двух до двенадцати (у степного — даже до восемнадцати!).

От африканского хоря вывели люди (две тысячи лет назад!) домашнего хорька, или фрета. Он белый с красными глазами — альбинос. (Впрочем, бывают и грязно-белые и черно-бурые, почти как дикие хорьки.) С ним охотятся на кроликов: пускают в норы, надев намордник и бубенчик на шею. Намордник затем, чтобы хорь не загрыз и не съел кролика в норе, а лишь выгнал его в натянутую у выхода сеть. А бубенчик — чтобы знать, где под землей, в какую сторону хорь пробирается. В Германии охота с «фреттхеном» довольно популярна.

Норка из того же рода, что хорьки и горностаи. Теперь в нашей стране два вида норок — европейская и американская. Эта крупнее, и у нее только нижняя губа белая, у европейской также и верхняя. Мех американской норки ценнее, у нас ее успешно акклиматизировали во многих местах: в Башкирской, Татарской АССР, на Алтае, в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, выпустив на волю больше 12 тысяч импортированных норок.

Европейская норка — Европа, Западная Сибирь на восток до Иртыша, Кавказ (местами). Американская, или минк, — Канада и США. На Яве водится местная норка.

У норок лапы с перепонками. Образом жизни и немного видом напоминают норки выдр: селятся у воды, плавают и ныряют отлично. Ловят рыб, лягушек, раков, моллюсков, насекомых, грызунов, уток, иногда даже гусей, американские норки — порой и зайцев. Едят ягоды. Там, где встречаются американские и европейские норки, бывают между ними помеси (так же, как и с хорями). Но отношения их в общем-то не мирные: американские вытесняют и даже истребляют европейских норок.

Вопреки названию своему норы роют неохотно: чаще всего их гнезда в дуплах над корнями старых ив, в упавших деревьях, иногда в кочке, из-под которой изгнана водяная крыса (а нора ее расширена).

«Из гнездовой камеры обычно ведут один-два выхода-входа. Близ одного из них уже за порогом жилья расположена уборная. Привычка к чистоплотности у норки прирожденная... Пол выстлан сухой травой, листьями, мхом, хвоей... Свою постель зверек часто взбивает.. Делает он это мастерски, лапами и зубами одновременно, потом ложится и сворачивается клубком» (В. В. Дёжки н и С. В. М а рак о в).

Гон у норок ранней весной, беременность — около сорока дней (у американской — 36—37 дней, так как у нее бывает небольшой латентный период). Детенышей два — семь (у американской — до двенадцати).

Хорошо акклиматизировалась американская норка в Исландии и Скандинавии. Шведский охотничий союз получил даже от правительства субсидию в 25 тысяч крон, чтобы истребить норку там, где она стала вредной для домашней и дикой птицы. За один лишь охотничий сезон 1959/60 года поймали здесь 18 тысяч американских норок. Пытались акклиматизировать мин-ка и в Чили, но, кажется, неудачно.

Генетики вывели на зверофермах норок самых разных окрасок: сапфировых, жемчужных, топазовых, серебристых, белых, стальных и прочих — больше двух десятков цветовых форм. Цена шкурки новой модной расцветки на мировых аукционах иногда 400 долларов. Столько же примерно стоит и шкура калана, которая очень ноская и много больше, чем у норки.

Южноамериканская гигантская выдра похожа на обрычную нашу выдры, но больше её: длиной до двух метров с четвертью, а весит до 34 килограммов. Кроме того, хвост у гигантской выдры сильно сжат сверху вниз, как у бобра , а железы под хвостом способны на манер скунса выбрасывать струю дурно пахнущей жидкости. пронзительные крики гигантских выдр часто можно услышать вблизи бразильских рек, но сами зверьки очень скрытны, увидеть и поймать их нелегко.

Перевязка — зверек особенный. Повадками напоминает он и степного хоря и американского скунса. Образ жизни в общем хорьковый, а манера обороняться скунсовая — вздыбленный над спиной пушистый хвост как знак первого предупреждения. Если оно не принято во внимание, летят из-под хвоста брызги дурно пахнущей жидкости. Предупреждая и злясь, перевязка не стрекочет, как хорьки и многие мелкие куньи, а рычит. И масть у перевязки пестрая, вроде как у скунса или африканской зориллы. Общий фон в общем желтоватый, а по нему брошены (весьма вольно и индивидуально, как у гиеновой собаки) неправильных очертаний рыжие и бурые пятна. Брюхо и ноги черно-бурые, а уши белые.

Степи, полупустыни Юго-Восточной Европы, Турции, Ирана, Пакистана, Западного Китая, нашего Причерноморья (на запад до Днепра), Крыма, Кавказа, Нижнего Поволжья, Казахстана, Средней Азии, Алтая — ареал перевязки. Добыча — грызуны, ящерицы, птицы. Зори утренние и вечерние — любимые часы охоты. Норы, иногда дупла — пристанище для отдыха и сна.

Гон, по-видимому, в августе — сентябре. Беременность месяцев пять. В выводке до четырнадцати рожденных в марте сосунков.

Зверек редкий. Наступление людей на целинные земли, а степных хорей на новые территории совсем не способствует процветанию перевязок. Похоже, они вымирают.

Теперь речь пойдет о самых крупных зверях куньего семейства. И первый среди них калан, или морская выдра: сорок килограммов весят старые самцы. Второе место у росомахи: вес матерых 32 килограмма (но старых самок — лишь 16).

«Это кудой, шибко кудой, сама последний зверь» — такая, говорит А. А. Черкасов, издавна в Сибири характеристика у росомахи. «Худой» — она падаль ест, змеями не брезгует. «Она, проклятая, туманит взор, так что собаки после того худо видят и теряют ее из глаз», отвратительна своим зловонием, которое «испускает», когда псы окружат росомаху. Она всякого задавленного зверя и птицу из капканов ворует (сама, однако, умудряясь в ловушку не попасть!). «Сама последний зверь» — харч охотничий, припасы съестные, в лесу оставленные, тоже ворует. А то, что не съест и не унесет, поливает гадкой и вонючей своей жидкостью.

Конечно, эта дурная росомахина манера проистекает не из зловредного желания напакостить людям, просто заведено природой у росомах и многих других зверей отмечать своим запахом все, что им принадлежит: добычу и границы угодий. У росомах они велики — около 150 тысяч гектаров. Прожорлива росомаха и смела. У рыси, рассказывают, без страха отбирает добычу. Лиса ей попадется или выдра, может заесть их росомаха. Косуль, кабарог, иногда бобров, молодых или больных лосей, изюбрей скрадывает, нападает и давит.

Крупную добычу тащит «в запятки, не имея силы унести в зубах». Волочит в место поукромнее, по пути ест, опять волочит. Далеко потом не уходит: сразу съесть не может, кормится несколько дней. Иногда к большой добыче собираются и другие росомахи и сообща пируют.

Вид у зверя довольно странный: неуклюжа она как-то по-особенному, по-своему. Спина выгнута, лапы полустопоходящи, на ходу косолапит — «переплетает ногами». Немного похожа на небольшого медведя. Бурая, такая же лохматая, но хвост довольно длинный, пушистый. А тело с боков как бы сжато.

Много странного про росомах рассказывают. Местами их дурная репутадия подкрашена мистическим страхом: злые духина будто бы живут в этих зверях.

Говорят ещё на крутом склоне нагонят собаки росомаху, так она комом свернется и катится под гору, как мяч, «не надеясь на быстроту своего бега». Иа ровное место скалится или на камни острые — ей нипочем: шкура прочная и сама сложена крепко. Вскочит и бежит уже своим ходом. Так же — комом и пряча голову меж передними ногами — падает она будто бы с круч на кабарог и диких коз и «нередко, — рассказывали промышленники А. А. Черкассову, — своей тяжестью или убивает этих животных, или сталкивает с утесов». На правду это мало похоже. Однако чего не бывает на свете... Когда голодна, с большой охотой ей не повезло, ловит росомаха лягушек у рек и озер, молодых уток, рыбу. «Должно быть, хороша и красива выходит она из болота, вымокшая и вымаранная в болотной грязи!..»

Впрочем, шерсть у росомахи от воды намокает плохо. По этой причине обшивают эскимосы ее мехом свои одежды по краям рукавов и ворота, чтобы на морозе не деревенела впитавшая влагу малица.

Гон у росомах либо с конца июля, либо приблизительно в сентябре. Пока еще с точностью неизвестно. Беременность около девяти месяцев. Молодых в помете (в феврале — апреле) от одного до четырех. Ареал — север Скандинавии, наш европейский север и Сибирь (на юг до Ленинградской, Вологодской областей и Свердловска, но порой забегают росомахи в Белоруссию, под Воронеж, в лесостепи Казахстана), Монголия, Канада, Аляска, в США — горы Калифорнии.

Но вот у кого шкура воду, можно сказать, просто отталкивает, совсем ее не принимая, — у выдры. Это и понятно: выдра — водяной зверь. Рыбья гроза!

Выдра при случае и диких утят, зайцев и болотных черепах ловит. Не брезгует водяными крысами, раками и лягушками. Но больше всего любит рыбу. Всякую. И плотвичку, и окуньков, и лещей. Даже таких быстрых, как хариусы и таймени. На Украине в рационе выдр больше двадцати видов разных рыб.

Но выдра не враг рыболову, а друг. В последнее время биологи установили такую парадоксальную зависимость: как только у каких-нибудь водоемов истребят выдр, в них вначале рыбы станет больше. Но потом заметно меньше. Как снова расплодятся в тех реках или озерах выдры — опять в них больше рыбы! Выдры ловят много больных рыб. «Дезинфицируют» тем самым рыбьи стаи.

Выслеживая добычу, выдра таится на берегу и смотрит. А то и морду опустит в воду, чтобы лучше видеть. Заметит рыбью стайку, осторожно, бесшумно соскользнет в реку. Там, под водой, рванется вперед, и рыба у нее в зубах!

Морские выдры каланы любят спать на спине, покачиваясь на волнах.

Если большую рыбу поймает, тащит ее на берег. Там и ест. А с мелкими расправляется прямо в воде.

Выдра с рыбами и в «кошки-мышки» играет! Когда сыта и хочет позабавиться. Отпустит рыбешку и ждет — пусть подальше отплывет. А потом за ней в погоню. Поймает и снова отпустит. Выдра вообще очень любит поиграть. И из всех игр самая любимая у нее — катание с горы. Зимой — с ледяной, летом лучшее место для такой игры — глинистый обрыв.

Семьи у выдр дружные: до глубокой осени и даже зимы живут подросшие выдрята с родителями или неподалеку. Самец помогает самке воспитывать и оборонять детей.

Летом выдры, по-видимому, живут оседло: далеко от норы (вход в нее всегда под водой) не уходят. Зимой же кочуют: десятки, а то и сотни километров проходят снегами, вязнут в них, так как ноги у выдр короткие. По льду реки или озера иногда, разбежавшись, скользят на брюхе, как на салазках. (Императорские пингвины таким способом путешествуют, подталкивая себя ластами.) Если полыньи нет, выдра, говорят, «продувает» лед: дышит на него, зубами рвет и пробивает себе отверстие — ход к воде. Конечно, такое возможно (если вообще возможно), когда лед нетолстый.

Гон у выдр в разное время, но обычно в феврале — апреле. Как долго ходят самки «чреваты», неясно: одни исследователи доказывают, что 270—300 дней, другие — не больше двух с половиной месяцев. Молодые (от двух до пяти в помете) родятся и в апреле, и в мае, и в июне — августе, и даже в декабре и феврале!

Обитают речные выдры в Европе и Азии у лесных рек «с омутами и перекатами, с не замерзающими на зиму полыньями, с крутыми подмытыми берегами. Вне лесной зоны селятся по берегам рек и озер с зарослями тростника» (профессор Г. А. Новиков).

Выдры того же вида, что и наши, живут в Северной Африке и, как полагают некоторые исследователи, также на Яве, Суматре и в Японии. Если учитывать и близкие виды, то можно сказать, что выдры в известной мере космополиты. Обитают они в Северной (канадская выдра) и в Южной Америке (семь видов, включая гигантскую выдру), по всей Африке (четыре вида) и в Южной Азии — на Суматре, Калимантане, Яве, Филиппинах (по-видимому, три вида). Всего на Земле — 17 видов речных выдр и один вид морских.

Некоторые выдры плывут иногда из рек в море ловить там рыбу. Но этот их морской поход — явление, так сказать, временное и нерегулярное. Однако есть выдра, которая постоянно живет в море и на морских берегах, — это калан. (Командорские и Курильские острова, Южная Камчатка. По ту сторону Тихого океана — Алеутские острова, юго-западное побережье Аляски, местами встречаются каланы на западном побережье США, к югу до Калифорнии.)

Прежде каланов было много, теперь на наших островах их, по-видимому, лишь несколько тысяч (и в Америке около 10 тысяч). Охота на них запрещена. Мех калана очень дорогой.

Обычный барсук живет в Европе и Азии (к югу до Северной Бирмы и Китая). Местами, где барсуков не беспокоят, они поселяются целыми колониями, и их норы ветвятся под землей на пространстве иногда в 25 гектаров. В норах идеальная чистота. Подстилку — сухие листья, мох, траву — барсуки нередко выносят по утрам из норы проветривать и сушить. Есть у них и отхожие места, места для игр и для солнечных ванн.

Каланы — звери миролюбивые и добродушные, «Просто отдыхаешь в их обществе», — говорит С. В. Мараков, который отдал много сил и времени изучению каланов на Командорских островах. Самцы и самки держатся отдельно, в сторонке друг от друга. Но те и другие — дружными компаниями. Летним днем каланы обычно плавают в нескольких километрах от берега в море. В сумерках возвращаются к берегу. Здесь полоса прибоя, бухты с подводными и надводными скалами и камнями, заросли ламинарий — обетованные их места. Каланы подолгу лежат в воде на спине. У некоторых каланих на груди, удобно свернувшись, спят детеныши. Матери они очень нежные и заботливые. Но, увы, малодет-ные: только одно дитя в году. Двойни очень редки. Рожают каланихи на берегу или на скалах в море (некоторые американские зоологи утверждают, что иногда и в воде). Примерно двухнедельного сосунка мать учит уже плавать: положит на грудь и, придерживая одной лапой, плывет на спине в море. С ним, бывает, и ныряет за добычей на дно. А добыча — морские ежи, звезды, рыбы, кальмары, моллюски, крабы.

Каланы, нырнув, собирают иглокожих, кладут их в складки кожи под мышкой и плотно прижимают лапой, чтобы не растерять. (Кожа у каланов свободно к телу прилегает, так что подобную операцию выполнить им, надо полагать, нетрудно.) Бывает, захватят с собой на дне еще и камень и плывут наверх.

Обедать на берегу калан не любит. Волны его покачивают, а он лежит себе на спине. На груди у него вроде как стол обеденный: утвердив на ней камень (или без камня), достает из-под мышки морских ежей или моллюсков и, разбив их о камень (или лапами поломав), ест не спеша.

Поест — и зевает (каланы, говорит С. В. Мараков, любят зевать, и зевают много, с явным удовольствием). Зевает-зевает, а потом уснет. Тут же на воде, лежа на спине. Лапки на груди сложит, уткнет в них мордочку и покачивается на волнах, как в гамаке. Когда детеныши подрастут, так месяцев с шести, матери отдают их на попечение отцам. Те своим примером учат их охоте и превентивной обороне от косаток, хищных зубастых китов. Многим морским животным, от кальмара до усатого кита, косатка — страшный враг. А у каланов там, где люди на них не охотятся, этот враг, кажется, единственный.

Еще один зверь, всем хорошо знакомый, зачислен в одно зоологическое племя с выдрами и куницами — барсук.

Барсуков у нас два вида. Обыкновенный барсук и медоед. У первого ареал — почти вся наша страна (кроме северо-восточных районов Сибири), вся Европа, а в Азии — от Турции до Китая и Японии. Второй у нас живет только в Туркмении, у самой границы, а за ее пределами — в Африке, Передней Азии и Индии.

Обычный барсук — зверь не только лесной: селится и в степи и в пустыне. Лишь тундра ему не по душе. Норы роет в лесу больше всего по оврагам (но не обязательно), а в пустынях — в гладких со-'лончаках, в песчаных буграх. Барсучья нора — это грандиозное для зверя сооружение. В ней много отнорков, входов и выходов, иные в десятках метров один от другого. В норе — полная чистота.

Барсуки необщительны: близкого соседства даже своих соплеменников — других барсуков — не терпят.

Днем спят в норах, ночью промышляют насекомых, их личинок, лягушек, ящериц, змей, зайчат, птиц, птичьи яйца — всех, кого могут одолеть.

Немало шмелиных гнезд разоряет барсук. Взбешенные шмели его кусают, а он, когда уже невмоготу, катается по земле, давит их. Потом опять спешит к гнезду, чтобы съесть и мед и детку.

А. А. Черкасов рассказывает, что нападают сибирские барсуки на телят и жеребят и даже будто бы на коров, вырывая когтями и зубами вымя. У нас о таких делах я не слышал.

Весьма впечатляюще рассказывает он и о том, как, удирая от собак по склону горы, барсук катится вниз, свернувшись шаром.

«Он, бедняжка, с перепугу покатившись с крутой и высокой горы, налетает на камни, с маху в них ударяется так сильно, что слышен какой-то особый звук — бут-бут-бут, — отскакивает от них, как мячик, потом снова летит, снова ударяется, глуше слышится бут-бут, тронутые с места камни тоже летят и подпрыгивают за ним же... 'Наконец догоняющие барсука собаки быстро несутся тем же следом, спотыкаются, кувыркаются — шум, визг, тявканье довершают живописную картину, которая при лунном освещении имеет особый эффект».

В общем, потеха! Но бывает ли так или бывало — не утверждаю.

Барсук почти все солнечные часы проводит в подземелье, а для здоровья это, как известно, вредно. Потому, прервав дневной сон, он выходит погреться на солнце. Лежит, сидит у норы на припеке или бродит вокруг. Когда барсучата родятся, мать их тоже выносит «позагорать». Надо полагать, чтобы рахита не было.

К зиме барсуки сильно жиреют, умножая вдвое свой вес: старые самцы — почти до 32 килограммов.

И там, где зимы холодные, спят эти звери в норах с октября примерно и по апрель.

Барсук для лесного хозяйства зверь очень полезный, много он истребляет личинок хрущей и майских жуков. Где барсуков всех перебили, гибнут от жуков-вредителей деревья. От самого же барсука вред небольшой: разорение шмелиных гнезд, местами овсы портит, бахчи, виноградники. Это его бесспорный пассив. Но в активе у барсуков больше полезных дел.

Иноземные звери куньего семейства

Некоторые исследователи считают, что наш медоед и африканский ратель — один вид. Но если даже это и разные виды, то очень близкие.

Сверху ратель (и медоед тоже) ото лба и до корня хвоста светло-серый, белесый, а снизу без всякого перехода — черно-бурый: словно выкрашен каким-то шутником. По бокам, там, где встречаются светлый и темный цвета, тянется более светлая, чем спина, узкая полоса (у медоеда ее нет). У молодых, неполовозрелых рателей спины рыже-белые и резких контрастов в окраске нет.

Вся жизнь рателя — в постоянной войне с пчелами, которые в Африке часто гнездятся в земле. Густой мех, толстая шкура и жир надежно обороняют его от укусов. Очень интересен этот зверь тем, что живет в «сладкой» дружбе с небольшой птицей — медоведом, или индикатором. Медоед-бортник и медовед-разведчик — замечательная пара. Один находит мед, другой его добывает. Едят вместе. Когда медовед увидит рателя, кричит громко. Сейчас же на его крик с радостным каким-то «кудахтаньем» спешит ратель. А птица, его друг, трещит не умолкая. Перелетит с куста на куст и опять поджидает барсука.

Три вида хорьковых барсуков обитают в Южной Азии. Китайский древесный барсук самый лучший древолаз, он часто даже спит в зелени ветвей. Местные жители охотно держат этих барсуков в своих домах, так как зверьки уничтожают немало вредных насекомых.

Барсук в туче яростно атакующих пчел разоряет их, ест детку и мед, а медоведу оставляет пустые соты. Но для него и воск лакомство. Эта удивительная птица (с помощью еще одних друзей — симбио-тических бактерий и дрожжей, поселившихся в ее кишечнике) способна, оказывается, переварить несъедобный для всех, кроме еще лишь восковой моли, воск.

Воюет ратель (уже без помощи друзей) и со змеями. Даже смертельно ядовитую мамбу убивает и ест. Убивает методом бульдога — вцепится и не отпускает — молодых антилоп, разоряет муравейники и термитники. Но мед в его меню — первейшее блюдо.

Ратель и медоед во всем очень похожи на барсуков. Только черепом и числом зубов отличаются. И тем еще, что нет у них ушных раковин. По этой причине и некоторым другим систематики учредили для медоедов отдельное о. барсуков подсемейство.

В барсучьем подсемействе, кроме обычного нашего барсука, числятся еще семь видов: все, кроме одного — североамериканского, в Южной Азии и на азиатских островах (в Индонезии и на Филиппинах). Американского барсука (живет в сухих равнинах Северной Мексики, запада США и Южной Канады) меньше, чем нашего, прельщают насекомые. Охотится он больше на мелких зверьков и птиц.

Свиной барсук (Гималаи, Южный Китай, Суматра) действительно немного похож на свинью: и телом на высоких ногах, а главное — почти поросячьим, деформированным носом. Рыло у него тоже удлиненное, хвост небольшой и белый.

Теледу, или малайский барсук (Малайя, Ява, Суматра, Калимантан), похож на свиного. Как норокопатель немного знает себе равных.

Древесные, или хорьковые, барсуки ростом невелики: с хорька, даже чуть поменьше. Мордочки длинные, лапки стопоходящие, как барсукам и положено. Их три вида: китайский, бирманский (Бирма, Непал, Ассам, Вьетнам) и яванский (Ява и Калимантан). Все ловко лазают по веткам, даже прыгают с дерева на дерево. Но в общем-то животные эти не древесные — наземные. Древолазанье — лишь вторичное, не главное и временное их увлечение, точнее говоря, приспособление. Хорьковых барсуков называют также и вонючими, потому что прыскать дурно пахнущей жидкостью у них в обыкновении.

Часто спрашивают, есть ли в Америке соболь. И ответ получают: нет, в Америке истинный соболь не живет. Тогда как понять, что нередко приходится слышать «американский соболь» или (он же) «гудзонский соболь»?

Гризоны, или гуроны, встречаются в лесах и открытых прериях, в горах и равнинах Южной Америки. Правда, малый гризон предпочитает гористые ландшафты. Селятся гризоны в норах обычно небольшими группами, а не в одиночестве, как большинство куньих. Индейцы охотятся с ручными гризонами на шиншилл.

А так: это не соболь, а американская куница. Честь называться соболем присвоена ей не совсем законно. На основании ценности в пушной торговле (однако более низкой, чем у нашего соболя). Как и куница, гудзонский соболь любит жить и промышлять добычу на деревьях (и ловит много белок), любит ходить верхом.

Гризон, тайра и зорилла — звери, наделенные некоторыми особыми чертами.

Гризонов два вида. Ростом они с хоря и повадками ему подобны. Живут в Америке, от Мексики до Аргентины: в тропических лесах, открытых травянистых равнинах и в горах. В Перу гризонов приручают и охотятся с ними на шиншилл, как с белым хорем.

Тайра, или гирара, размером с харзу и, собственно говоря, ее южноамериканский эквивалент. Окрашена, правда, иначе (и видом не очень похожа): черно-бурая, с более светлой головой и шеей. На горле небольшое охристое пятно.

Зверь довольно обычный в Южной и Центральной Америке. Днем тайру видят часто. Живет она на деревьях, по земле бегает редко (у гризона повадки прямо обратные). В открытые степи и прерии тайры выходят редко. Кроме того, от многих других куньих отличает их известная общительность: живут они обычно парами или семействами. Когда придет пора размножаться, то собирается вместе много тайр.

Тайры плотоядны, но питаются и плодами, набивая ими желудки иногда, что называется, до отвала.

Зорилла — своего рода африканский скунс. Она и окрашена похоже (на полосатого скунса): низ черный, верх белый (с продольной черной полосой на хребте). У зориллы такие же, как у скунса, прыскающие смердящей жидкостью железы под хвостом. И так же, предупреждая о химической атаке, ерошит зорилла шерсть и поднимает пушистый белый хвост.

Полосатый ливийский хорек и африканский белозатылочный хорь — близкие родичи зориллы. Их называют также змеиными хорями: не только за змеевидное, приземистое и длинное тело, но и за вековую вражду со змеями, которых эти звери уничтожают.

Тайра, или гирара, крупнее гризона: длина ее метр или немного больше, а вес 4,5 килограмма. После гигантской выдры это самый крупный зверь из семейства куньих в Южной Америке.

От зориллы к скунсу путь самый прямой, хотя и не близкий: скунсы отделены от зорилл (помимо морфологических барьеров) Атлантикой. Ибо живут скунсы в Америке — Северной, Центральной и Южной. Их восемь видов: четыре в Северной, четыре в Южной.

Эволюция наделила скунсов оружием столь же необычным, как и эффективным: разворачиваясь тылом, они брызжут желтой маслянистой жидкостью. Плотная струя летит метра четыре-пять и метко попадает в цель, хотя скунс стреляет, что называется, не глядя, потому что химические железы у него под хвостом. Чтобы дать залп, он вынужден повернуться к мишени задом. Иногда это, как говорят военные, одиночный выстрел, а то и автоматная очередь из полдюжины залпов, которые поражают цель за несколько секунд.

Основное вещество в химическом оружии скунса — этилмеркаптан. Человек чувствует его (самый отвратительный на свете!) запах, даже если вдохнет только 0,000000000002 грамма! Тот, в кого попала хоть капля скунсовой струи, не рискнет несколько дней показываться на людях, даже если хорошо вымоется и переменит платье. Очень стойкий запах.

Надежно защищенный от недругов, скунс никогда и никуда не спешит. Даже если его преследует стая гончих, он не ускоряет шага. Как только псы приблизятся до черты, дальше которой их подпускать уже небезопасно, полосатый скунс посылает первый предупредительный сигнал, топает ногами. Потом поднимает хвост, но конец его еще полусогнут: боевой «флаг» полуспущен.

Третий и последний сигнал непосредственно предшествует газовой атаке — хвост трубой вздымается к небу, взъерошен весь. Это означает: «Беги скорее, стреляю!» Затем следует быстрый разворот и залп, который если и пролетит мимо, «шибает в нос, словно таран».

Пятнистый скунс, который поменьше полосатого, последний сигнал подает совсем необычно: встает на передние ноги — головой вниз, задними ногами вверх — и наблюдает, приподняв голову, какой эффект произвел на противника его акробатический номер. Если нужного впечатления не произвел, тем хуже тому, кто им пренебрег!

По причине исключительной вонючести у скунсов почти нет в дикой природе врагов. Однако пумы и бобкэты, американские рыси, бывает, идут на риск стать сугубо вонючими и нападают на скунсов.

Скунсы всеядны. Поедают немало гусениц и этим очень полезны. Довольно плодовиты: до десяти крохотных вонючек приносят в одном помете.

Рикки-тикки-тави и многочисленная его родня

«Но вот того орла эта пылища, видимо, нисколько не беспокоит: на бреющем полете он врезается прямо в семейство полосатых мангуст и хватает одну из них... Здесь, в Серенгети, мангусты выглядят очень потешно: полоски у них поперечные, как у зебры» (Бернгард Гржимек).

Мангуста кричала отчаянно, пока орел нес ее в когтях к дереву. Полосатые ее родичи не испугались, не разбежались, а всем сообществом, в полном составе «запрыгали на коротких ножках вслед за птицей, окружили дерево и начали под ним пронзительно кричать и визжать». Нервы орла, потрясенного дикой какофонией, не выдержали: мангусту он выпустил. Она упала на землю, но тут же вскочила и со своими спасителями кинулась в рощицу.

Мангусты отважны, мангусты ловки — нет у змей в тропиках худших врагов и губителей!

Мангусты — достойные представители семейства виверровых. Семейства древнего и весьма многочисленного — в нем 82 вида (по другим данным — 65) — в Африке, Южной Азии и на Мадагаскаре. Здесь, на этом чудесном острове, виверровые — единственные хищники. В Америке и в Австралии виверровых нет. В Юго-Западной Европе — только два вида: малая пятнистая генетта (Испания и близлежащие области Франции) и ихневмон (Южная Испания и Далмация).

Нечто среднее между куньими и кошками у виверр в повадках и телосложении. На планете эти некрупные хищники (с ласку и до размеров харзы) появились рано (но после куниц), в позднем эоцене, сорок миллионов лет назад. От них произошли кошки.

Бинтуронг — единственное несумчатое млекопитающее Старого Света с хватающим хвостом. Этой «пятой лапой», а также густой длинной шерстью и кисточками на ушах' отличается он от своих родичей из семейства виверровых. Чтобы бинтуронг прыгнул с сука на сук, еще никто не видел; по деревьям он путешествует не спеша, будто даже лениво, ища надежные опоры не только лапами, но и цепким хвостом. При этом громко и пронзительно кричит.

Кошачья у виверр и грация, кошачьи у многих и когти — втяжные (фосса, пальмовые куницы, линсанги, генетты), у многих других полувтяжные, у мангуст невтяжные.

Среди виверровых есть звери, которых еще недавно называли карликовыми медведями или медвежьими куницами: бмн-туронги. Но есть и такие, как мадагаскарская фосса, а она похожа на кошку.

Шерсть у бинтуронга темно-серая, длинная и довольно лохматая. Уши округлые и поросли по краям длинными волосами. Но главное — у него хватающий хвост. Когда бинтуронг спит на дереве, то, обвив хвостом ветку, страхует себя от падения. Когда спускается с дерева головой вниз, хвостом цепляется за сучья. В Старом Свете это единственный хищный и несумчатый зверь с хватающим хвостом. В Новом — еще енот кинкажу (такие же хватающие хвосты у некоторых американских обезьян, малого и среднего муравьедов, у панголинов, но из хищников больше ни у кого).

Живут бинтуронги в лесах Южной Азии, от восточных Гималаев до Индокитая, Явы, Калимантана, Суматры и Филиппин. Они здесь самые крупные из виверровых — длина бинтуронга вместе с хвостом около полутора метров — и самые голосистые: ночами громкие крики бинтуронгов оглашают джунгли. В гневе верещат они по-птичьи. Из всех хищников, кроме панд, бинтуронг самый нехищный, предпочитает вегетарианскую пищу. Впрочем, при случае ест мелких зверьков и птиц.

Иное дело фосса: мадагаскарские лемуры и разные местные птицы живут в постоянном страхе перед ней. У фоссы шерсть короткая, рыже-бурая. На Мадагаскаре (и в семье виверровых!) она самый крупный хищник — с полувзрослую пуму. По деревьям лазает ловко и на земле таится и крадется незаметно. Единственный ее враг — человек, от которого защита у нее примерно такая же, как у скунса, — вонючая струя. Впрочем, у всех виверровых под хвостом есть железы с пахучей жидкостью. По этой причине африканских и азиатских виверр в разных странах Азии и даже в средневековой Германии и Голландии томили неволей в клетках ради только цибета. Его выжимали из анальных желез пленных зверьков, чтобы приготовить знаменитый мускус для парфюмерных и медицинских целей.

Фосса — самый крупный хищник Мадагаскара. У нее втяжные когти, как у кошки, но она стопоходяща, как медведь. Фосса охотится на лемуров и разных птиц. Много странных, страшных и забавных историй рассказывают про фоссу на Мадагаскаре. Говорят, как и про хоря в Сибири, будто фосса убивает кур в курятниках одним лишь своим отвратительным запахом, который распространяют ее анальные железы.

Мальгаши Мадагаскара фоссу очень боятся, упорно (но ложно) полагая, будто зверь свиреп и силен, как лев, и, случается, убивает ночами их скот.

Еще одна странность приключилась с фоссой: ее именем в науке названа другая мадагаскарская виверра — Fossa fossa. Эта последняя представляет особое подсемейство виверровых — полосатых циветт, в котором самое, пожалуй, интересное животное выдровая циветта. Внешне (и образом жизни) она похожа на выдру: морда у нее такая же широкая, ноздри под водой плотно закрывают клапаны, лапы с перепонками. Ловит рыб в реках Южной Азии (включая Суматру и Калимантан).

В семействе виверровых шесть подсемейств — настоящие виверровые (виверры, циветты, генетты, линсанги — 18 видов), пальмовые куницы (и среди них бинтуронги — 8 видов), полосатые и выдровые циветты (7 видов), мадагаскарские мангусты (8 видрв), настоящие мангусты (мангусты, ихневмоны и сурика-ты — 40 видов) и, наконец, фоссы (1 вид).

Три неожиданных прибавления к подсемейству настоящих виверровых — три новых для науки вида — сделаны недавно, уже в нашем веке. В 1919 году в глухих тропических лесах Итури (правый приток Конго) охотничья экспедиция добыла водяную, или рыбоядную, циветту. А 8 1960 году зоолог Кун описал генетту Леманна, которую поймали в Либерии. Третий новый вид в том же году был открыт в Сомали.

Три близких вида азиатских виверр обитают в Южном Китае, Индии, Индокитае и один на Филиппинах. Виверры самого крупного вида длиной больше метра и весят 7— 11 килограммов.

Африканская циветта живет в густых кустарниках от Сенегала до Сомали и на юг до Южной Африки. Она отлично плавает, но на небольшие деревья влезает обычно, лишь спасаясь от врагов. Еще в глубокой древности содержали люди этих циветт в неволе и получали от них мускус. В Абиссинии мускус выжимают из мускусных желез циветт несколько раз в неделю, получая за это время по три-четыре грамма от каждого зверька. В 1934 году Африка поставила на мировой рынок 2475 килограммов мускуса на общую сумму в 200 тысяч долларов.

Россу, или малую индийскую виверру, родина которой Индия, Южный Китай и Индонезия, давно уже завезли на Филиппины, Мадагаскар, Сокотру и Коморские острова. И на старой и на новой родине содержат малых виверр в клетках и добывают из их желез мускус, тщательно выскребая затем ложками опустошенные мускусные мешочки, которые носят под хвостом и самцы и самки виверр.

Группами в десять-двадцать животных кочуют кузимансы по лесам и кустарникам, нигде больше двух дней не задерживаясь, но обязательно возвращаясь на старые, уже пройденные круги своих миграций.

Генетт девять видов. Восемь из них обитают только в Африке, а один — малая пятнистая генетта, — как я уже упоминал, также в Испании и смежных областях Франции, кроме того, в Палестине. По желтовато-серому фону у нее темные пятна, как у леопарда (правда, родятся в одном помете с пятнистыми и черные, как ночь, генетты). Зверек небольшой — около метра длиной (но высотой в плечах впятеро меньше!), очень грациозный, ловкий, охотится ночью и в сумерках, а днем прячется в дуплах, в расщелинах скал, в густых колючих кустах. Когда генетта крадется, ее тело так гибко, так изящно струится по земле, что, говорят, заглядеться можно. Прыжки ее тоже великолепны: с места — метра два! Хорошо лазает и плавает.

Есть несколько родов и много видов пальмовых куниц, или пальмовых циветт. Мусангом называют обычную пальмовую циветту из рода парадоксурус. Живет в Южной Азии - от Индии и Цейлона до Индонезии, Филиппин и некоторых островов Тихого океана.

Африканская циветта, или виверра, крупнее генетты и более высоконогая: ростом примерно с барсука. Она темно-бурая с черыми пятнами. На морде, по бокам от носа, там, где растут усы, по белому пятну (но окраска очень изменчива), сверху на шее и вдоль по хребту небольшая грива, которую зверь взъерошивает, когда сердится. Выгибает и спину на кошачий манер, ворчит и рычит. Циветты — звери ночные. Днем видеть их приходится редко. По деревьям лазают хуже генетт.

В Африке есть еще одна циветта, упомянутая выше, — рыбоядная. Живой еще никто из европейцев не видел ее. Да и местные жители зверя этого плохо знают: у них нет для нее даже названия. В Южной Азии живут циветты четырех других видов. Из них расса самая маленькая и очень похожа на генетту.

Генетта без особого труда пролезет в любое малое отверстие, в которое может просунуть свою узкую голову.

Линсанги (один африканский и два азиатских) внешне и повадками тоже похожи на генетт, так же как пальмовые куницы, или пальмовые циветты. Они причиняют немалый вред плантациям, поедая по ночам плоды и побеги пальм и ананасов. Му-санг, или обычная пальмовая куница, ест даже плоды кофейных деревьев, хотя зерна кофе переваривать не может и в изобилии «сеет» их после такой трапезы по лесам. Все пальмовые куницы живут в Южной Азии, кроме одного вида (и рода) — нандинии двупятнистой. Родина ее — Западная Африка. Два больших светлых пятна на плечах, кроме многих черных на теле, отличают этого зверя.

После беглого обзора всех их родичей пришла очередь рассказать о мунго, или мангустах, — бесспорно, самых интересных в семействе виверровых. Их десятки разных видов, в основном африканских, но немало и азиатских.

На Яве, Суматре и в Индии живет черная, с мелким желтым крапом, словно припудренная золотой пылью, карликовая мангуста: полметра, вместе с хвостом, ее длина. Эта «позолоченная» мангуста и ласка — самые крохотные хищники на нашей планете. Обычная индийская мангуста — знаменитый Рикки-Тикки-Тави — прославлена Киплингом за доблесть и непобедимость в смертельных схватках с ядовитыми гадами. Поразительно, как спокойно, уверенно, смело и ловко сражается она со смертью. Оскаленная ее морда трепещет в ярости в нескольких сантиметрах от вскинутой над ней пасти кобры. В одно неуловимое мгновение в молниеносном броске вперед преодолевает змеиная голова эти сантиметры. Четверть секунды — атака змеи: выпад вперед, укус и возвращение в исходную позицию. Но мангуста успевает заметить этот бросок и увернуться. Превосходная бдительность и небывалой быстроты реакция. Только это ее спасает. Ведь нет у мангусты ни брони на теле, ни достаточно эффективных противоядий в крови.

Выдровая циветта встречается вблизи рек и на болотах Индокитая и Индонезии. Когда она ныряет, уши и ноздри ее закрывают клапаны. Но перепонки между пальцами у выдровой циветты развиты несильно, а хвост коротковат и слаб для хорошего пловца. По-видимому, она нападает из засады, тихо подплывая (выставив лишь нос из воды) к пришедшим на водопой птицам и мелким зверькам, а в реке охотится больше на раков, чем на рыб.

Ярость в бою и искусство нападать смело и быстро, так быстро, что уследить невозможно, нападать, а не бежать, даже от врага сильного и большого, и кусать, кусать неистово — этим почти все мангусты знамениты. Говорят, если мангуста в ногу вцепится, словно швейная машина прошьет ее иглой!

Но прежде чем напасть, мангуста (во всяком случае, полосатая) врага честно предупреждает. Шерсть взъерошив, изгибается дугой и верещит пронзительно. Была она маленькой, гибкой, длинной и вдруг стала круглой и в мгновение вдвое выросла на глазах! От такого чародейства лучше подальше держаться — решит почти всякий. А если не сразу осторожность подскажет это мудрое решение _и тот, кому направлен ультиматум взъерошенного комочка кипучей ярости, будет медлить, тогда мангуста атакует «со скоростью дротика».

У полосатых мангуст (возможно, и у других) есть еще одна странная угроза — «галоп на месте». Выгнув спину, мангуста делает вид, что быстро бежит к незваному гостю, а сама скачет лишь на месте, выбрасывая вверх то передние, то задние ноги. Все это под вокальный аккомпанемент, который исторгает ее горло и который так пронзителен, что, мы знаем уже, орла способен напугать.

Хищные птицы постоянно угрожают мангустам, и поэтому зверьки бдительно следят за небом. Куда бы ни шли, чем бы ни занимались, то одна, то другая головки поднимут и смотрят вверх. Если увидят в синеве небес зловещий парящий силуэт, кричат «вааук-вааук». Это всем товарищам предупреждение, сигнал воздушной тревоги.

Одна неопытная самка-мангуста, увидев в небе журавля, закричала так, будто орел над ней. Самец-мангуста лишь взглянул на птицу и спокойно отвернулся, занимаясь своим делом: он рыл острыми коготками землю, откапывал гусениц и разных насекомых. Весь вид его, казалось, говорил: «Что ты пугаешь меня таким пустяком!»

Мангусты болтливы. Звуки, которые способно исторгать их горло, очень разные: рычанье, визг, некое кудахтанье — предупреждение: «Не тронь меня!», почти собачий лай — сигнал общей тревоги.

Когда они водят за собой подросших детенышей (обычно это семейный выход: папа, мама и детишки следом за ними) и один детеныш отстанет, тогда отец или мать кричат отрывисто, на высоких нотах. И дитя спешит к ним.

По сигналу тревоги малыши сейчас же бегут к матери и жмутся к ней. Она ведет их туда, где безопаснее, а они ни на шаг, ни на сантиметр не отстают от нее, точно привязанные. Бежит она — бегут они, рядышком, вплотную. Она замрет — замрут и они.

Младенчество, детство и юность полосатых мангуст быстротечны: в девять месяцев от роду приходят возмужание и с ним семейные заботы. Родятся у них обычно четыре крохотных, слепых, почти голых детеныша, весит каждый тридцать граммов. Растут быстро, и скоро молока им становится мало, мясо подавай! Мать тогда жадно вырывает его у самца, но сама не ест, а носит во рту: бегает вокруг своих чад, предлагая вырвать у нее из пасти кусок. Как только кто сделает такую попытку, она положит мясо на землю и ждет, чтобы его попробовал малыш. Если дать ей банан, повторится то же самое. Так и вкус к плодам земли воспитывает терпеливая мать у своих несмышленышей.

А отец? Он тут, он рядом. Но дело его прежде всего сторожевая служба. Предупреждения о реальной угрозе исходят главным образом от него. Мать спокойна, когда он поблизости. Она, когда детенышам всего несколько дней, оставив их на попечение бдительного и отважного супруга, может уйти по своим делам. Тот, чем бы он ни был занят, всегда подбежит, посмотрит на малышей, обнюхает их. Все в порядке, тогда только отойдет, ибо дел у него тоже достаточно. Насекомые, гусеницы, птичьи яйца, плоды — все это надо добыть, раскопать. Нору вырыть или подновить ее. Полосатые мангусты прячутся в норах от врагов и зноя. Но и погреться на солнце любят, когда оно не очень жаркое. Любопытствуя, сидят столбиком, посматривая по сторонам и в небо.

Подобно полосатым мунго, ихневмоны, самые крупные из мангуст (до метра длина, но высота лишь 20 сантиметров), живут дружной семьей. Охотятся, когда дети подрастут, так: впереди крадется, прячась в тени кустов, за буграми, травами, папаша-ихневмон, за ним вплотную мать, за ней, тоже вплотную и повторяя все ее повороты, молодые ихневмоны. Кто видел их, казалось, будто большая змея ползет по земле. «Ихневмон» по-древнеегипетски — «сыщик». Тысячелетиями в дельте Нила строители пирамид свято почитали его за мужество, за истребление змей и крокодильих яиц.

Ихневмон — в Древнем Египте животное священное и неприкосновенное, как кошка и крокодил, — представитель виверр в некоторых странах Южной Европы.

Ихневмон — житель Северной Африки, Малой Азии и Южной Европы (Испания, Далмация).

В Центральной и Южной Африке живет болотная, или водяная, мангуста. Она более высоконогая, чем ихневмон, и почти черная. Плавает и ныряет отлично, а потенциальное, развивающееся под скорлупой яиц потомство крокодилов истребляет еще эффективнее, чем священный «сыщик». Крокодильи самки, в вечном страхе перед ее разбоем, обречены дежурить у своих яиц. Только это спасает их от черных мангуст.

Птица — не крокодил. Не многих из них мангусты боятся и потому воруют птичьи яйца смело. Повадка у них такая: берут яйцо в передние лапы, на задних столбиком вытягиваются и роняют на землю с высоты своего роста. Оно, понятно, разобьется, и тогда мангуста лижет желток и белок.

У мангуст (почти у каждой своя) врожденная манера колоть яйца. Некоторые, зажав яйцо не передними, а задними лапами, бьют его, пятясь, о камень или дерево.

К мангустам близки сурикаты — зверьки особенные! Внешне напоминают немного лемуров. В забавных позах (вытянувшись на цыпочках задних ног и подпирая себя хвостом) греются они на солнце или высматривают тревожно врагов в сухих степях Южной Африки.

Живут не в одиночку, а колониями — у каждой семьи своя нора, но все норы неподалеку. Ночью спят в подземельях. Днем сидят у нор по-сурчиному — столбиками, сложив передние лапки на груди, греются, переругиваются. Или, отойдя недалеко, копаются в земле, ищут личинок насекомых, пауков, сороконожек, разные коренья и, конечно, если попадутся, птичьи яйца.

С мангустами связана одна поучительная история, которая должна служить примером того, что не всякая акклиматизация априори хороша.

На остров Ямайка (и некоторые другие острова Карибского моря) белые плантаторы завезли в свое время очень ядовитых змей — жарарак. Соображение у них было такое — черные рабы убегают в леса и болота, прячутся там. Так вот, чтобы беглецам жизни от ядовитых гадов на воле не было, привезли змей из Южной Америки и на островах выпустили. Те вскоре так здесь размножились, что и белым в их гасиендах житья не стало от змей. Тут расплодились на Ямайке крысы — гибла от них пятая часть урожая сахарного тростника.

Решив теперь покончить и с крысами и со змеями, привезли в 1844 году на Ямайку гигантских жаб: у них была репутация отчаянных пожирателей молодых крыс и змей. Но оказанного им доверия жабы не оправдали.

Наконец, в 1872 году кому-то пришла идея обратиться за помощью к мангустам.

Привезли четырех самцов и пять самок. Они быстро прижились и расплодились. Через десять лет их потомки съели уже всех крыс (но не всех змей, так как более быстрые в атаках, чем кобры и гадюки, змеи Нового Света из схватки с мангустами часто выходят победителями!). Принялись тогда мангусты уничтожать поросят, ягнят, кошек, водосвинок, щеле-зубов, ящериц, птиц и вскоре стали истинной казнью египетской для всего живого на острове.

Сурикаты живут колониями и днем обычно сидят столбиками у своих нор, подобно сусликам или суркам.

На Фиджи тоже акклиматизировали мангуст, но с пользой для дела или нет, пока не ясно.

Гиена - гермафродит?

Гиен четыре вида: земляной волк, пятнистая, полосатая и бурая гиены. (Земляной волк: равнины Африки к югу от Абиссинии. Пятнистая гиена: Африка к югу от Сахары. Полосатая — Северо-Восточная Африка, Аравия, Передняя, Малая и Средняя Азия, большая часть Индии и Закавказья. Бурая гиена: Южная Африка.)

Одно время считали гиен родичами собак. Теперь систематики отделили гиен от псовых и соединили в одном надсе-мействе с виверровыми, кошачьими. Геологически сравнительно недавно, около десяти миллионов лет назад, эволюционируя, развился род гиен, отделившись, по-видимому, от каких-то древних виверровых. Земляной волк до сих пор сохраняет много атавистических черт тех дальних предков. По этой причине некоторые систематики полагают, что лучше зачислить его не в семейство гиен, а к виверровым. Внешне, однако, это гиена, впрочем небольшая (полметра в плечах), буровато-серая с темными полосами.

Самая большая гиена — пятнистая. Некоторые старые самцы весят 80 килограммов. У них мощные мускулы шеи, и плеч: труп осла сильная гиена несет без особого труда. Коренные зубы гиены, когда она грызет кости, развивают давление в пять тысяч атмосфер.

Земляной волк роет норы сам или занимает чужие. Днем в них таится, ночью, нерезво галопируя, рыщет, ищет жуков, термитники. Не падаль, а насекомые и некоторые растения его пища. Зубы у земляного волка недоразвитые: плотоядных нет, а лож-нокоренные и коренные — лишь тупые бугорки, что типично для насекомоядных. Земляные волки бродят ночами в одиночестве либо парами, реже полдюжины их собираются в стаи. Звери пугливые: самая эффективная оборона — вонючая струя из под-хвостовых желез.

Другие гиены образом жизни похожи. Это всем известные трупоеды. Их мощные челюсти развивают давление в 5000 атмосфер и способны раздробить черепа и трубчатые кости буйволов и бегемотов. Поэтому даже с ручной гиеной играть нужно осторожно: шутя, без злого умысла может она начисто отхватить пальцы. Случилось такое однажды в Бернском зоопарке. Когда голодны, охотятся гиены загоном на антилоп. Но бегают плохо, и удача им сопутствует редко. Некоторые охотники утверждают: все дряхлые львы кончают жизнь в челюстях и желудках гиен. Иногда и леопардов загоняют пятнистые гиены на деревья. Дьявольский «смех» гиен (особенно жуткий у пятнистых) похож на дикий хохот умалишенного.

Эволюция наделила пятнистых гиен странным, небывалым и непонятным свойством: их самцы и самки неразличимы даже по тем внешним органам, которые у всех зверей ясно свидетельствуют об их мужской или женской принадлежности. У самок пятнистых гиен детородные члены самцов (со всеми специфическими их атрибутами!). Лишь немногие знатоки, годами изучавшие и разводившие в неволе гиен, способны, внимательно осмотрев пятнистую гиену, узнать, самец она или самка.

Это поразительное сходство породило немало мифов и легенд: давно утверждалось — гиены гермафродиты, и каждая из них периодически функционирует то как самец, то как самка. На самом же деле зачатие и деторождение у самок пятнистых гиен совершается и происходит через, казалось бы, совершенно непригодные для деторождения ложномуж-ские органы. Рожают гиены после почти четырехмесячной беременности двух щенков, довольно крупных.

Зачем эволюции понадобился этот странный эксперимент с ложным гермафродитизмом, неясно.

Почему льва царём зверей назвали?

Лев — царь. Кто с этим не согласится?

«Достоверные охотники» вроде Тартарена из Та-раскона в «помазанности» льва не сомневаются, но другие, как, например, Джон Хантер, вначале знаменитый истребитель зверья Африки, а затем не менее знаменитый его защитник и автор увлекательных охотничьих рассказов, достоинство льва умаляет, не признавая его самым опасным зверем.

Но Хантеру все можно. Он уничтожил полторы тысячи львов, он однажды за ночь восемнадцать львов убил, он, наконец, один из немногих, живших на Земле, был свидетелем того, как над львами одержали победу... ослы.

Длина львиной шкуры (с хвостом) 2,3—3,5 метра. Весят львы от 100 до 227 килограммов.

Вот короткое изложение факта. Сафари (караван с охотничьими грузами) двигался по Африке. Так получилось, что носильщики-туземцы несли тяжести, а несколько ослов были навьючены бидонами из-под молока. Из-за жары шли ночью. Ослами заинтересовался прайд львов. Готовилось нападение. Чтобы не подвергать превратностям случая людей, Хантер решил пожертвовать ослами. Развьючивать было некогда. Ослов пустили в рыкающую тьму в надежде, что несъедобные бидоны от них останутся. Но очумевшие от страха непарнокопытные, победно грохоча оцинкованной тарой, прорвали цепь ночных разбойников, обратив их в постыдное бегство.

Здесь не предпринимается попытка развенчать львов. Напротив. Незначительные пятнышки на репутации героического зверя — это как пятна на солнце... Кстати, молва утверждает, что льва называют царем за то, что он может не моргая смотреть на это уважаемое светило. Но ведь и многие другие кошки от прямых лучей Феба не слепнут: так уж у них глаза устроены.

Лев прежде всего обличьем царь. «Высок» взгляд его. Он смотрит куда-то выше ваших голов, словно не замечая вас. Выражение его морды величественно и сосредоточенно.

У льва грива. У львицы гривы не бывает. Стихи Лермонтова «И Терек, прыгая, как львица с косматой гривой на хребте...» рассматривать как зоологическую информацию нельзя. Литературоведы давно уже оправдали великого поэта: сказали, что тут творческий вымысел, «индивидуальное виденье» и т. д. Хотя, право, лучше было бы объяснить досадную неточность отсутствием в России во времена Лермонтова справочной литературы, да и львов тоже. Подобные львам звери если и водились под Москвой, то значительно раньше — пятнадцать тысяч лет назад. Они в те времена жили на Урале и на Украине. Теперь их называют «пещерными», но не за то, что жили в пещерах, а потому, что лоевние люди рисовали их на стенах пещер.

«Лютый зверь скочил ко мне на бедры и конь со мною поверже» (Владимир Мономах, Поучение детям).

Последнего льва в нашей стране в низовьях Дона убил, по-видимому, киевский князь Владимир Мономах. Но был ли тот «лютый зверь» действительно лев, достоверно "не известно. Сейчас львы уцелели только в Африке (общим числом 150 тысяч, не больше) да в Индии, в заповеднике (250 львов).

Но мы отвлеклись. Нас интересует сейчас грива, в общем-то единственный внушительный атрибут, указывающий на власть зверя: он ему и скипетр, и бунчук, и держава.

Гривы бывают черные и светлые. Большие и не очень. То грива растет лишь вокруг шеи довольно скромным воротником, но бывает грива мощна и страшна: венчает спереди, как запущенная стрижка, широкий лоб, а затем окутывает шею и снизу по брюху топорщится. Ученые-систематики главным образом по разнообразным гривам отличают среди львов около 10—12 подвидов.

Черная грива у берберийского и сомалийского львов, у масайского, капского и персидского — гривы темно-бурые, у других — желтые. Самая пышная грива была у величественного берберийского льва, теперь уже истребленного. Она покрывала густо и плечи и холку и лохматой грядой росла по брюху. У небольшого сомалийского длиннохвостого и длинноногого льва гривы на брюхе нет. Нет ее и у масайского льва. У него вообще грива негустая, короткая, зачесана назад ото лба. Плечи безгривые. Таковы же по части гривы львы Трансвааля и Мозамбика. Сенегальский лев чуть меньше берберийского, более рыжий и без гривы на брюхе. У абиссинского, капского и персидского львов грива и на брюхе и на плечах. А вот у индийского льва (из всех львов наиболее серого цветом шкуры) грива невзрачная, жидкая либо ее совсем нет.

Грива льва представляет. По тому, в каком она у него состоянии, охотники, бывало, определяли и возраст, и болезни, и даже настроение зверя. Шкура с хорошей гривой в начале века в Африке, в Момбасе, стоила... фунт стерлингов. (Львов истребляли множество — «перепроизводство» шкур получилось!)

Если не царствен, то по меньшей мере великолепен и хвост льва. Длинный, тонкий, тугой, он содержит в себе необъяснимую силу: может вдруг стать прочным, как из металла, может ударить, будто это чугунная палка или фантастически мощная плеть. Но самое примечательное — кисточка, а в ней коготь, вернее, шип, пробившийся сквозь кожу последний позвонок. Кисточка — на конце хвоста (у льва и львицы).

У льва не рев — гром небесный! Но чаще львы обходятся рычаньем не в полную силу (тоже весьма впечатляющим) и странными звуками, которые издаются, кажется, не горлом, а зарождаются в брюхе, то есть чревовещательными. То — обычные «разговорчики» в прайде.

Молодой симба! Львята рождаются в любое время года.

Что такое прайд? Пора объяснить... Прайд — это львиная стая, говорят некоторые и тем самым приписывают льву качество, которое ему не свойственно и даже вроде неприлично: нечто вроде стадности. Нет, прайд — это не стадо, не стая, не гурт тем более. Прайд есть прайд, и если уж идти по пути сравнений, то ему ближе другое определение: большая семья.

Несколько зверей: самец (обычно один взрослый, но иногда и два-три), самки, детеныши, молодые львы — в иных прайдах до 18 и даже до 30 львов. Разновозрастные дети — под всеобщим контролем и попечением. Общее руководство осуществляет старый лев — глава семьи. (Видели прайды из одних лишь львиц — своего рода клубы амазонок!)

«Только непонятно, кому принадлежат эти восемь львят. Трое из них примерно вдвое больше пяти остальных. Значит, они не могут быть братьями, у них должны быть разные матери. Но все шесть взрослых львиц одинаково ласковы со всеми малышами. Когда львенок проходит возле взрослой львицы и даже льва, жесткий язык непременно нежно пройдется по его мордочке или спине» (Бернгард Гржимек).

У прайда собственные владения. Обычно это десятки квадратных километров зарослей и открытых мест, и все, кто здесь перебивается травкой, веточками, листочками, принадлежат львам. Если люди им не мешают, львы рационально ведут свое хозяйство: как-то умудряются сочетать рождаемость львят и стабильность пасущихся вокруг стад. Лишнюю антилопу никогда не задавят, добудут мяса столько, сколько могут съесть. Прайд из четырех львов, например, убивает большую антилопу или зебру обычно раз'в неделю.

«Один лев за год уничтожает примерно пятнадцать крупных животных со средним весом сто десять килограммов. Естественно, он делит добычу со своими братьями по стае» (Берн-гард Гржимек).

Когда придет время позаботиться о продлении рода, случается это в любой месяц года, лев уводит подругу подальше от прайда. Потом в прайд возвращаются. Беременность у львицы — 100—108 дней. Рожать она из прайда уходит. Логово приглядит где-нибудь в гуще колючих кустов, в высокой траве или в расщелине скал. Трех, редко пять-шесть львят принесет она — слепых, пятнистых. Примерно шесть недель живет с ними в уединении, но контакта с прайдом, по крайней мере вокального, не теряет: перекликаются ревом. Время быстро летит, и вот гордая материнством львица возвращается, ведет полуторамесячных резвых и очень на вид симпатичных потомков в большую свою семью.

К вечеру прайд выходит на охоту. Вначале идут важные, даже надменные, не спешат. Торопиться вроде бы некуда. Конечно, антилопы и зебры не жаждут выказать верноподданнические чувства, а, напротив,сообразив, что голодные львы идут по их души, несутся в панике куда попало. Топот, треск ломаемых кустарников. (А ведь, когда львы, лежа в тени, дремали и сибаритствовали, паслись невдалеке без страха.)

Ночь наступает. Странно действует темнота на охотников: они нервничают, движения их порывисты, быстры. Надо полагать, мир, освещенный луной и звездами, кажется им особенно прелестным. Соответственно улучшается и аппетит. Но звери никогда не забывают, что они львы. Подумайте, какому охотнику придет в голову подбираться к дичи с той же стороны, с какой и ветер дует? А лев делает именно так. Он еще и порычит, чтобы сильным голосом своим напугать жертву. Ибо привык, что его подобает бояться.

Пока один пугает, отвлекая внимание, его товарищи заняли место в засаде. Они отлично спрятались. Казачье искусство ползанья по-пластунски им известно: лев даже в невысокой траве, которая ему по колено, так скроется, что его не заметишь.

Кровавая роль отводится молодым львам и львицам (которые не всегда умело с этим делом справляются). Старый лев обычно только руководит охотой, подавая подчиненным чревовещательные указания. Вот бросок... В первые секунды скорость отличная, добрых километров пятьдесят в час.

Но ведь те, кто обречен быть добычей львов, тоже общепризнанные скороходы. Поэтому иной раз эффектный номер заканчивается лишь холостым щелком огромных челюстей. А какие это челюсти! Они, например, если захватили человеческое плечо, прокусывают его безо всякого усилия насквозь.

К утру, отяжелевшие, отправляются «домой». «Домой» — значит, куда-нибудь на опушку зарослей, чтобы, лежа в тени, прищуриваясь, глядеть вдаль и предаваться лени (на это уходит у них большая часть жизни!). А там, где много носорогов и слонов, чтобы эти толстокожие их покой не нарушали, львы спят даже на деревьях, растянувшись на суках и свесив лапы вниз. Недавно в Танганьике, привязав львам на шеи транзисторные передатчики, с удивлением установили, что один лев, например, спал в сутки по 20 часов! За три недели прошел он, охотясь и развлекаясь, лишь 90 километров.

«К шакалам львы, видимо, относятся снисходительно: в то время как львица ест из середины, два из них тянут за конец жертвы» (Бернгард Гржимек).

Львы на шакалов не сердятся. Но гиен... гиен презирают и душат при каждом случае, когда это удается. Неприязнь понятная: ведь лев, когда одряхлеет, станет добычей гиен... Увы, в лучшем случае — гие-новых собак.

«Однажды мы повстречали такого покинутого всеми «старичка». Он лежал в тени дерева. Губа у него отвисла и обнажила тупые желтые зубы, ребра можно было пересчитать все до одного. Когда животное двигалось, то по горбатой спине и негнущимся ногам было видно, что это причиняет ему сильную боль... Майлс Тернер однажды видел, как стая гиеновых собак окружила старого льва, они подпрыгивали и плясали вокруг него... «Старик» шипел и замахивался на них лапой, и они вскоре отстали» (Бернгард Гржимек).

Но пока в путь! Новые поиски, новая охота. Вон леопард убил антилопу импалу и, от греха подальше, втащил ее, наверное немало повозившись, на толстое дерево, втиснул между суков и приготовило» в уединении отобедать.

Слазь! Как смеешь? — это лев появился внизу. Делать нечего, ощериваясь и шипя, леопард удирает. Массивный лев совсем не изящно лезет на дерево. Застрявшую в ветвях антилопу нелегко стащить. Он, оторвав от нее половину, бросает вниз. Закон сильного соблюден.

«Лев сорвался с места и размашистым, широким прыжком кинулся вперед. Тогда один из юношей, прижав к себе копье, шагнул навстречу льву и ударил его. Лев упал у ног юноши. Бой вытащил копье из раны, вытер его о край набедренной повязки и сказал Рэнею:

— Видишь, господин, это дело впору ребенку» (Карл Экли).

Да, права сильного львы уважают: увидев еще издали воинов-масаев, идущих с копьями по степи, удирают поскорее. Масаи ради молодечества, окружив льва, пронзают его копьями так точно и быстро, что львы предпочитают с ними не связываться.

Уступают «цари зверей» дорогу взрослым носорогам, буйволам, бегемотам и слонам, конечно. Уступали бы и большим крокодилам, но те предпочитают места встреч держать в тайне, чтобы схватить и утащить льва в реку, когда подойдет он в жаркий день воды напиться.

Вот тут и подумаешь — хорош «царь зверей»! Стольких своих «подданных» ему приходится обходить стороной. Но может быть, хотя бы хищных зверей льву остерегаться не надо ^— всех он сильнее? Нет, опять тут неувязка с громким титулом: тигр определенно сильнее льва! Опыт зоопарков и цирков в этом убедил: если подерутся лев с тигром, почти всегда льву больше достается ранений и поражений. А может и насмерть загрызть тигр льва, если вовремя их не разнять.

Весовые категории у них все-таки разные. Львы на воле редко весят больше 125 килограммов (в неволе случалось вырастить львов и потяжелее: питаются они тут лучше, мало бегают, жиреют). А вот тигр весом в два центнера не редкость. Случалось убивать охотникам тигров по 320 килограммов!

Кроме того, тигр, в прайде и товариществе жить не привыкший, лучше умеет постоять за себя в единоборстве: опыта у него такого больше. По всем этим причинам из Азии львов вытесняют не только люди, но и тигры.

Скороход на «шиповках»

Лев высоко вознесся в людском мнении. Царь он лишь по названию или по натуре, спорить не будем, потому что и то и другое реально лишь в воображении людей. У льва 35 разновеликих родственников. Разделить их на категории лучше так: кошки большие, рыси и кошки малые. У всех больших кошек (и рысей) зрачок глаза круглый, у всех малых (кроме дымчатого леопарда) — вертикальная чечевица. Большие кошки (кроме дымчатого леопарда, барса и пумы) мурлыкать не умеют. Малые — наоборот: не умеют рычать.

Гепард — самый быстроногий зверь на Земле: он может скакать со скоростью 110 километров в час.

Крупных кошек 8 видов: лев, тигр, гепард, ягуар, ирбис, пума, пантера (или обычный леопард) и леопард дымчатый.

Средних (рысей) и мелких кошек — еще 28 видов.

Это звери хищные, ловкие, у всех, кроме гепардов, когти втяжные.

Гепард самый быстрый зверь на Земле. Ни лошадь, ни антилопа не обгонят его. И даже не всякий автомобиль: 112 километров в час! Это по официальным данным. А неофициально некоторые охотники с секундомерами в руках измеряли скорость бега гепарда и говорят: 140 километров в час! Впрочем, едва ли так. Нет в такой резвости никакой биологической надобности: ведь все, за кем охотят'ся гепарды, скачут не быстрее 60—70 километров в час.

У гепардов-самцов небольшая, едва заметная грива. У детенышей серебристая гривка по всей спине. Через 10 недель после рождения теряют они и гриву и способность втягивать когти. После южноамериканского гривистого волка гепард самый длинноногий хищный зверь. У него у единственного из всех кошек когти не втягиваются. Он поэтому бегает, как спринтер, в «шиповках»,

Для высокой скорости нужны открытые пространства с твердой почвой. Саванны Африки, степи Ара-вии, южной Туркмении и Индии для гепардов — родная стихия.

Охотятся в одиночку или парами так: издали, а зрение у гепардов отменное, долго приглядывается гепард к стаду газелей или архаров. Копытные, ничего не подозревая, щиплют траву под ярким полуденным солнцем (гепард, понятно, охотится днем). Одна какая-то антилопа почему-то хищнику понравилась. Почему именно она? Да потому, что природа на протяжении всех своих миллионов лет преподавала убедительно: голод штука неприятная, действовать надо наверняка. Гепард, исходя из ее уроков, выбрал животное на вид послабее, чтобы осечки не вышло.

Выбрал и ползет, прижимаясь к земле, невидимый и терпеливый. Подобрался по возможности ближе — и вдруг появился перед стадом, как кошмарный мираж. Лишь вскочил и уже мчится гепард, каждую секунду оставляя за хвостом двадцать метров — просто фантастическое, небывалое ускорение для всего двигающегося на рычагах и даже на колесах. Жертва настигнута и получает сокрушительный свинг лапой по хребту или по шее. Удар столь силен, что газель летит кувырком, ведь тут на гепарда работает не только сила, но и кинетика тела.

Конечно, жизнь таит в себе всякие случайности. Поэтому не всегда охота проходит вот так, по писаному. Случается, гепард пролетает стрелой мимо увернувшейся антилопы, и, пока остановится, между ним и ней уже изрядное расстояние. Он тогда не кидается вдогонку, а с равнодушным видом, скрывающим разочарование, следует куда-нибудь, будто лишь забавы ради припугнул газель. Гепард на марафон не способен — он спринтер: больше чем четыреста метров обычно не галопирует.

Гепарда легко приручить. Если к нему по-человечески относиться, он такой же преданный, как собака. И такой же незаменимый на охоте.

«Ростислав позва Святослава к собе на обед, и еха к нему без всякого извета... Да Ростислав Святославу соболями, и гор-ностаими, и черными кунами, и песцы, и белыми волкы, и рыбьими зубьями. На заутрие же позва Святослав Ростислава к собе на обед и тако быста веселясь раче вчерашнего дне. Да Святослав Ростиславу пардус и два коня борза и ковану седлу» (Киевская летопись).

Охота эта старая: Москвы не было, а русские князья уже гоняли с гепардами сайгаков по степному раздолью. На Руси охотничьих гепардов именовали пардусами и очень ценили их в те времена. А еще раньше, пять тысяч лет назад, охотились с гепардами в Древнем Вавилоне и Египте. И теперь охотятся: в Индии. Читой называют здесь ловчего гепарда. А в Родезии охотятся с гепардами полицейские и армейские офицеры: на людей с черной кожей...

Странно, рожденные после трехмесячной беременности детеныши гепардов не пятнисты. Ведь пятнистость и полосатость — признак более древний, чем однотонная окраска. Поэтому в силу определенных законов атавизма нередко даже у непятнистых и неполосатых зверей (львов, пум, тапиров, кабанов, например) дети нередко пятнисты или полосаты.

Преступление! Преступление!

Преступление! Преступление!

«Цвет — светло-соломенный. Волосы — короткие и хрупкие. Зубы — стертые и желтые, один клык сломан. Раны — одно свежее ранение пулей в правое плечо; одно старое пулевое ранение в подушечку левой задней ноги; на той же ноге не хватает части пальца и одного когтя; несколько глубоких и частично заживших ран на голове; одна глубокая и частично зажившая рана на правой задней ноге; несколько частично заживших ран на хвосте; одна частично зажившая рана на коленном суставе левой задней ноги» (описание сделано 2 мая 1926 года Джимом Корбеттом, англичанином, охотником, подполковником в отставке. Рудрапраяг, Северная Индия).

Это о леопарде, который убил 125 людей. Восемь лет он терроризировал население на площади в пятьсот квадратных миль. «Свежее ранение пулей в правое плечо» оборвало бесконечную цепь жутких преступлений.

Он был неуловим и беспощаден. Иные верили: он — злой дух в образе леопарда. Он был знаменит, о нем писали газеты всего мира. На него ставили капканы и самострелы, в него стреляли из гладкоствольных и нарезных ружей, его травили мышьяком и цианидами. Но он обходил самострелы, вырывался из капканов, носил в себе куски свинца, как талисманы, а яды лишь улучшали его аппетит.

Вначале он подстерегал ночных пешеходов на лесных дорогах. Затем стал врываться в жилища. Двери домов в деревнях во всей округе исцарапал своими когтями. То были результаты бесчисленных проверок: не забыли ли хозяева опустить засовы? Но и засовы не всегда помогали. Однажды людоед ухитрился отпереть хлев, где вместе со скотом ночевал мальчик-пастушонок.

Сила и ловкость этого зверя были таковы, что ему удавалось незаметно выхватить из комнаты одного из двух собеседников! Влезть в крохотное окно и не уронить вазу в его проеме. Он с шестипудовым капканом на ноге скакал резво! Он с жертвой весом 70 килограммов в пасти спрыгнул с четырехметровой скалы и не выронил того, что нес.

Ему случилось убить женщину и перетащить ее через тела пятидесяти спящих вповалку людей, никого не разбудив.

Ни одно семейство зверей не пролило столько людской крови, сколько кошачьи. Тигры, леопарды, львы...

Да, и львы. На многих кладбищах Африки на надгробиях высечены разноязычные слова: «под камнем сим... покоится... погибший от льва». Правда, даты под текстами старые, примерно времен колонизации и так называемого «начала цивилизации». Строили, например, в 1898 году железную дорогу в Цаво (Кения) для вывоза сырья через саванну и кустарники, где веками прайды львов чувствовали себя хозяевами. Объявились там два льва-людоеда и убили несколько десятков рабочих, остальные разбежались, так что брошенное строительство девять месяцев было во власти львов. Инспектор железной дороги караулил их с ружьем, но тоже попал на обед львам: они вытащили его прямо из закрытого вагона.

Тигр крупнее льва: длина шкуры (с хвостом) 2,7—3,7, редко 4 метра, весит зверь 200—320 килограммов.

В Африке хищнику, потерявшему чувство почтительности к человеку, разгуляться особенно не давали. Две-три жертвы, и он сам становился жертвой одного из охотников, съезжавшихся туда со всего света. В Азии — другое дело. Были такие годы (в конце XIX и в начале XX века), когда редкая газета в Индии выходила без заметки об очередном преступлении, совершенном тигром или леопардом. (Одна лишь тигрица из Кумаона убила 434 человека!)

«Новых достоверных сведений о неспровоцированных нападениях леопарда на людей на Кавказе нет... Достоверных сведений о нападении леопардов на людей в Средней Азии нет. Нет их и для Дальнего Востока... Так обстоит дело с вопросом о «людоедстве» леопардов в нашей стране» (профессор Г. П. Дементьев).

Проста история того, как звери становятся убийцами.

Первая причина. Войны или эпидемии, оставляя на полях стран непогребенные трупы, дают хищникам возможность привыкнуть к человеческому мясу, и тогда рано или поздно нападают они и на живого человека. «Охота» нетрудная, и... лед сломан. Говорят, старая людоедка и детей своих учит иногда этому занятию, чтобы знали верный способ насытиться. Впрочем, очень редко приходилось убивать молодых здоровых зверей-преступников.

Причина вторая — разнородная, заключающая в себе множество нетипичных случайностей и все же умещающаяся под кратким определением: вина человека.

«Частично зажившая рана» — эти слова звучат как рефрен всех историй о зверях-людоедах. Рана, с нее все начинается. Неумелый охотник осмеливается поднять несовершенное оружие на сильного зверя. Посланная дрожащей рукой пуля лишь ослепляет хищника бешенством. Нападающая и пострадавшая сторона меняются ролями.

Но даже тот случай, когда неудачная пуля послана из укрытия и зверь благополучно ушел, унося ее в своем теле, сулит печальные последствия. Лишенный всякой надежды избавиться от увечья и охотиться с прежней удачей на тех, кто его добыча по праву, зверь, замученный голодом, нападает на человека, поймать которого легче, чем оленя или антилопу.

Часто на разбойную стезю приводит беззубая старость. Часто повинны тут... дикобразы. И тигры и леопарды, когда голодны, нападают на дикобразов. Но леопарды умеют увернуться от их игл и схватить колючего за голову. А тигры почему-то неудачливы в этой охоте: глубоко в мышцах убитых тигров-людоедов находят обломки игл толщиной с карандаш и длиной в четверть метра. У иных было до пятидесяти игл! Конечно, тигр, так отделанный дикобразом, на резвую дичь охотник никудышный. Лягушки, саранча, мыши... безоружный человек и его домашний скот отныне единственно доступная ему добыча.

Таких зверей неписаные и писаные законы всех стран и народов не защищают.

Вы помните, Дерсу Узала из книги В. К. Арсенье-ва уж на что безмерно, до фанатизма уважал тигров, а когда один из них украл у землепроходцев собаку, то он заявил с уверенностью:

— Такой амба можно стреляй, греха нет.

Понимал старый гольд человеческую ответственность высокой должности — хозяин природы.

Здесь мы закончим о зверях-преступниках. Получилось так, что рассказанным выше мы предварили описание тигров и леопардов. Это повредит зверям в ваших глазах, но ничего не поделаешь, смолчать ведь тоже нельзя.

Леопард, или пантера

Раньше спорили: леопард и пантера — два разных зверя или нет? Ученые доказали: зверь один. То, что пантера черная, — случайное явление меланизма. Иногда черная пантера родится от вполне пятнистой леопардихи, чья шкура напоминает игру солнца в листве.

«Ступайте прочь, не до вас! У нас графинюшка родила арапчонка, а вы лезете за милостыней» (А. С. Пушкин).

Однако, как ни черна пантера, обычно леопардовые пятна на ней все-таки проступают — едва, правда, заметные в ночной тьме ее меха. Родятся, но очень редко леопарды-альбиносы и так называемые фла-висты: для этих словно не хватило у природы черной краски — пятна блеклые, охристые, в лучшем случае шоколадные. Но и нормально пятнистые леопарды пятнисты не одинаково. У африканских пятна мелкие, у азиатских — более крупные. Фоновый тон у кавказских и среднеазиатских — песочно-сероватый, у дальневосточных — рыжевато-желтый. Очень яркие, сочные тона в окраске леопардов густых тропических лесов. Лесные леопарды самые крупные в своем роду. А самый маленький — сомалийский леопард.

Итак, пантера, или леопард, — называйте как хотите.

Это, пожалуй, самые красивые звери Африки и Азии. (У нас живут на Кавказе, на юге Средней Азии, в Приморье и Приамурье.) Яркие, как вспышка. Черные, как тень под луной. Зубы у них белоснежные. Причем клыки размером с лезвие финки (десять сантиметров!). И острые, как положено.

Тем, у кого шкура получилась черная, выгоднее держаться в лесах погуще — там и держатся. У пятнистых леопардов богаче выбор мест, но вообще те и другие любители нескучного разнообразного пейзажа: чтобы скалы были с удобными расщелинами и пещерами, чтобы рядом высились труднопроходимые леса или заросшие густым кустарником склоны и ущелья и, главное, чтобы протекала поблизости какая-нибудь речка или непересыхающий в жаркое время ручей. Последнее условие соблюдается обязательно, но не из-за любви к купанию — в воду, особенно холодную, леопарда можно загнать только силой, — а из соображений более практических: ведь разные копытные на водопои ходят...

В своей «вотчине» леопард — как добросовестный ревизор. Никакими проторенными маршрутами не пользуется, появляется то тут, то там, прекрасно понимая преимущества фактора неожиданности. Если сосед, нечаянно или намеренно, пожалует на угощение, которое ему никто не предлагал, встреча будет приготовлена жаркая. Клочья черной или желтой шерсти полетят, кровь польется.

У леопардов самец и самка не только в пору размножения, но и в другое время живут нередко неподалеку и весьма почтительны и нежны друг с другом. Любят и поиграть и порезвиться.

Леопард.

«Тем временем два леопарда поймали чепрачного шакала и теперь играют мертвым животным, как кошки с мышью. Один делает бросок, хватает шакала за загривок и ударяет его лапой так, что он отлетает в сторону. В это время второй леопард, притаившись в траве, выскакивает и, как живого, ловит мертвого шакала» (Вернгард Гржимек).

Барс.

Но папаша из леопарда, мягко сказать, неважный. Он, случается, не прочь съесть своих деток. Самка поэтому втайне от него строит логово (чаще всего в какой-нибудь пещерке).

Дети растут всем хороши: пушисты, пятнисты, игривы, драчливы. Один у них недостаток — обжоры. Никакой не знают меры; не останови их, наедятся так, что едва могут шевельнуться.

Дымчатый леопард.

И наконец выросли. Живучи, сильны. Веса в каждом от 20 до 80 килограммов. И соответственно столько же мяса могут припрятать на высоком дереве, причем ступеньки в виде сучьев не требуются — и так поднимут нелегкий груз. Имеют привычки. Некоторые переняли у мамаши, другие наследственны. Не любят воду и дождь: прячутся, если с неба капает (тигр и в дождь бродит). Помет свой, как кошки, зарывают, а тигр и лев — нет. Умеют спать на деревьях, укрываясь в листве так, что их и не заметишь. Правда, иногда хвост убрать забудут — висит он, предупреждая, что ходить здесь опасно. Спят днем, охотятся по ночам (африканские леопарды обычай этот нередко нарушают). Многие, особенно под старость, не брезгуют падалью (как и и львы).

Ягуар.

Великолепный слух и зрение. Обоняние очень слабое. Изумительные мастера подкрадываться! Чаща, лес, тьма, а зверь ни на сухой шуршащий листок не наступит, ни на ветку, которая может хрустнуть.

Леопард, если не голоден, не обидит и козленка, но есть у него слабость, которая ставит его на путь особого рода вражды с человеком. Собак не любит и душит их, как только это удастся. Был случай: унес леопард собаку прямо из-под стола на веранде на глазах у людей!

А в остальном зверь хороший и обязательно должен жить. Д. Хантер, о котором здесь было сказано вначале и чьи наблюдения были ощутимой подмогой для главы, писал так:

«В дни моей молодости мы придерживались того взгляда, что леопард хорош только в виде шкуры, вытянутой для просушки. Но теперь мы обнаружили, что леопард играл немалую роль в поддержании равновесия в природе. Леопарды, оказывается, убивали каждый год тысячи бабуинов, а теперь, когда леопарды почти полностью уничтожены, бабуины стали во многих частях колонии довольно серьезной проблемой». Обнаглевшие обезьяны бабуины нападают теперь не только на овец, но даже и на людей.

Пришлось закону в тех местах взять леопарда под свою опеку.

В горных лесах Непала, Сиккима, всего Южного Китая и Индокитая, также на Тайване, Суматре, Калимантане (по некоторым данным — и на Яве) живут леопарды особого рода — дымчатые. Окрашены они очень красиво: черный мраморный рисунок по ярко-желтому или желто-серому фону. Ростом с небольшого обычного леопарда (вес — 20 килограммов).

Много было споров, к какому роду причислить этих леопардов; наконец решили, кажется, выделить их в особый род. Дело в том, что дымчатые леопарды совмещают в своей анатомии некоторые черты как больших, так и малых кошек, занимая промежуточное положение между ними. Например, зрачок у них не круглый, как у больших кошек, а яйцевидный. Кроме того, и гортань устроена как у малых кошек, поэтому хоть и велики ростом дымчатые леопарды, однако способны мурлыкать, как малые кошки.

Об их образе жизни известно немного, потому что видеть их в густых лесах, где они живут, почти не слезая с деревьев, мало кому приходилось. Днем спят на деревьях, охотятся ночами на крупных птиц, нападают иногда и на оленей сика.

Мраморная кошка обитает в тех же лесах, что и дымчатый леопард: это его миниатюрная копия! Так же окрашена, так же длиннохвоста, близка к нему и происхождением, но почти вдвое меньше и охотится не столько за птицами, сколько за мелкими доевесны-ми зверьками, лягушками и ящерицами.

Тигр — джентельмен

«Тигр — джентльмен, пантера — невежа», — говорят охотники. Правда, иногда к великолепной этой характеристике прибавляют словечко «удачи», которое сильно изменяет смысл. Получается с ним, что тигр «джентльмен удачи». Каждому ясно, куда намек направлен... Жители Забайкалья, где в старину тигр нередко появлялся, называли его «лютый». Твердо верили даже, что если набредешь на весьма внушительный след куда-то идущего зверя, то необходимо со следа не сходить, а двигаться задом в обратном направлении. И непрестанно класть поклоны. Иначе беды не оберешься.

Тигр благороден тем, что перед атакой рыком предупреждает охотника (пантера нападает молча, обычно сзади). Тигр падаль ест редко (пантера не так разборчива). Тигр чистоплотен: и в логове у него чистота, и добычу с потрохами обычно не ест, вытащит их и отнесет в сторонку. Шерсть сдирает так тщательно, что, говорят, даже кролика или утку может ощипать, не повредив кожи. Оставив несъеденную Добычу до следующего дня, почти всегда прикроет ее листьями, ветками от мух, ос и других расхитителей покрупнее. Иногда прячет ее в воду. Он воду любит, как никто из больших кошек (кроме ягуара). Много пьет, погрузив всю пасть и морду в прохладные струи, любит нежиться, лежа у воды, а то и в воде. Плавает хорошо и охотно. Большие реки, например Ганг, тигры переплывают без труда (как и ягуары Амазонку), и нередко случалось, выхватывали тигры, быстро подплыв, людей прямо из лодок.

Но ни уважение, ни почести, воздаваемые тигру охотниками, ему не помогли. Его, можно сказать, почти истребили всюду. Редок он теперь в Индии (323 тигра — так думают), в Китае, Иране (около 80 тигров) и в Бирме. В Закавказье последнего тигра застрелили в 1932 году (за десять лет до этого убили тигра около Тбилиси)! Лишь недавно в Ленкорани и Астаре стали изредка появляться тигры из Ирана. В Средней Азии уцелело немного тигров в низовьях Амударьи, откуда заходят они (довольно далеко) в Таджикистан. В Туркмении тоже нет-нет и встретятся заграничные иранские тигры. В Приморском и Хабаровском краях (от Еврейской автономной области до Владивостока) живут только 100 тигров. Думают так, но сосчитать точно трудно.

«Сохранить тигра как уникальный памятник природы есть обязанность нашего поколения» (профессор А. Г. Банников).

Что ж, попробуем... Уже давно запрещена охота, все меры приняты, но браконьер существует, и как от этого татя избавишься? Правда, на Дальнем Востоке у нас за последние десять лет тигров стало немного больше.

Было время, водились тигры даже на севере Сибири: до Якутска доходили. А десятки тысяч лет назад жили и на Новосибирских островах: нашли там кости древних тигров, которые от современных мало чем отличались.

Амурские тигры самые большие, зимой мех у них густой и жира под кожей много (до пяти сантиметров толщина его на брюхе!). Морозы им не страшны, но в глубоком снегу тигры вязнут и потому любят ходить зимой по звериным тропам и по льду рек. Самые мелкие тигры — зондские, именно те, что жили прежде на острове Бали и ныне еще живут на Суматре. На Цейлоне и Калимантане тигров нет, а леопарды есть: на первом острове — обычные, на втором — дымчатые.

Бродит тигр и днем и ночью — личные владения у него велики: сотни квадратных миль, и, чтобы все обойти, проходит зверь иногда 80—90 километров за сутки!

Он идет по джунглям, и птицы (фазаны, дикие куры, сороки), олени и обезьяны лангуры кричат тревожно, увидев его. В его большом теле, медлительном и величавом, 300 килограммов. В нем дикая сила и напряжение страстей. Недаром даже человек, еще не видя тигра, не ожидая его появления, чувствует особое странное беспокойство. Его называют интуицией. Возможно, сдержанно бушующие эмоции зверя подсознательно волнуют человека.

Золото сверкает между темных полос его шкуры. На шее муфта длинных волос, небольшая грива. На морде бакенбарды.

«Его мелодичный, гортанный, протяжный стон с незабываемым «уу-уу-уунг» в финале далеко разносится под мрачной тенью гигантских деревьев» (Кеннет Андерсон).

Он охотится. Идет против ветра к известным ему зодопоям, пастбищам оленей. А если притаился в засаде, то обязательно под ветром. Это несколько странное внимание к обонянию своих жертв: ведь у самого тигра нюх никудышный. Глаза и уши замечательные — видят и слышат отлично. В Индии говорят: тигр самый умный (после слона) зверь в джунглях. Он будто бы, подражая криком оленю, подманивает его. Но когда гоняет обезьян, рычит страшно. Они, пугаясь, прыгают с дерева на дерево и часто, ослабев от страха, падают на землю. Тут тигр не зевает и хватает их.

Убивает тигр смело, открыто, не таясь, часто при свете дня. Как убивает — до сих пор споры: многие утверждают, что, прыгнув на спину коровы, свиньи или оленя, лапой хватает их за морду и, рванув к себе голову жертвы, ломает шейные позвонки. Иногда, сжимая на горле могучие челюсти, душит зубами.

«В среднем за год взрослый тигр пожирает около 30 крупных зверей. В случае недостатка обычной пищи питается падалью, ловит птиц, мелких зверьков, рыбу, черепах, насекомых. Летом ест траву, кедровые орехи, фрукты, ягоды» (профессор Г. А. Новиков).

За год съедает тигр мясной и растительной пищи около трех тонн (почти вдвое больше льва!).

Свадьбы у тигров как у львов: в любое время года. Это в тропиках; у нас на Дальнем Востоке обычно в декабре — январе, в Средней Азии — немного позже. После трех с половиной месяцев беременности удаляется тигрица куда-нибудь в расщелины скал, в чащу тростников или кустарников, чтобы родить (случается это лишь раз в 2—3 года!) двух-четырех, редко пять-шесть тигрят. Растут они быстро, и уже через месяц мать выводит их «в свет».

«Детенышей, несомненно, впервые вели к добыче, и было чрезвычайно интересно наблюдать за стараниями матери внушить им, какая опасность таилась в том, что они делали... Они ступали только по следу матери, ни разу не сделав попытки обогнать друг друга, обходили каждое препятствие, которое обходила тигрица... неподвижно застывали всякий раз, как она останавливалась...

Тигрица... улеглась на землю так, что добыча оказалась прямо перед ней на расстоянии тридцати ярдов. Это послужило, по-видимому, сигналом для тигрят, и они направились туда, куда она указывала взглядом... По-прежнему, соблюдая осторожность, тигрята приступили к поискам, всем своим видом показывая, что ищут нечто вполне определенное. Я всегда утверждал, что тигры лишены обоняния, и поведение тигрят лишний раз подтвердило мою правоту... Погода стояла невероятно жаркая, и именно запах помог нам с Маком в конце концов обнаружить труп животного. А два голодных тигренка сновали взад и вперед, десятки раз проходили в ярде от добычи и не могли ее найти... Тигрица следила за тигрятами не менее внимательно, чем я, и только однажды, когда в поисках добычи они ушли слишком далеко, издала какой-то звук. Как только добыча была найдена, мать перевернулась на спину и уснула» (Джим Кор-бе т т).

Тигр-отец о детях не заботится. Говорят, даже может съесть их, если найдет, а тигрицы не будет рядом. Но в зоопарках некоторые тигры-самцы не только мирно жили в одной вольере со своим потомством, но и показали себя неплохими отцами. Наверное, и на воле, может быть, и не часто, но такое бывает.

Снежный барс, или ирбис

В старые времена у нас барсом называли леопарда. И сейчас его так зовут на Кавказе. Но снежный барс не леопард, хотя и похож на него. Те же черные пятна на дымчато-серой шкуре (иногда встречаются и черные барсы). Но мех длинный и пушистый, особенно на брюхе, сантиметров до двенадцати длиной. Барс — житель гор (Алтая, Памира, Тянь-Шаня, Тибета, Гималаев и высокогорий Монголии). Высоких гор — до двух-трех тысяч метров. А летом, следуя за горными копытными, поднимаются барсы еще выше — до шести тысяч метров. В горах, как известно, и летом не жарко, а зимой и вовсе прохладно.

Барс (или ирбис, что одно и то же) часами караулит где-нибудь на скале или под скалой горных индеек или баранов. Но вообще охотник он универсальный: берет всех — от мышей до яков иногда. Людей

не трогает, и нрав у него, по-видимому, более добродушный, чем у пантеры и тигра.

Барсы любят играть и валяться в снегу. Развеселившись, съезжают с утеса на спине, а внизу быстро переворачиваются и падают в сугроб на все четыре лапы. Изрядные сибариты. После утренней охоты, после игр устраиваются где-нибудь поудобнее и греются на солнце.

Обычное местожительство — рододендроновые кустарники, а местами альпийские луга и голые скалы у границ вечных снегов. Здесь живут парами — самец и самка.

Весной родятся у них два-четыре котенка. Логово — в уютной расщелине (бывает и в гнезде грифов на невысоком дереве!). Мать шерстью утепляет логово, вырвав ее у себя с сбрюха. Другие кошки, кроме еще камышового кота, на такое самопожертвование, кажется, не способны. Молоко у барсов жирное, впятеро питательнее, чем у коровы.

Барс — хороший отец, помогает самке воспитывать детей.

В старом барсе 75 килограммов, крупным ростом и другими чертами близок он к большим кошкам, но есть у него и кое-что от кошек малых. В хорошем настроении барс, например, мурлычет (пума и дымчатый леопард тоже), но и рычать может. Некоторые зоологи дымчатого леопарда, барса и пуму называют гигантскими малыми кошками.

Большие кошки Америки - пума и ягуар

Жизненное пространство ни одной кошки не раскинуто так далеко вдоль по меридиану, как у пумы: от Южной Аляски до Магелланова пролива. Так было, во всяком случае, еще в начале нашего века. Теперь во многих местах пума истреблена полностью или почти полностью. Нет уже, кажется, пум на Аляске, выбили их всех полвека назад и на востоке Канады и США (этих пум и называли кугуарами — имя, которым иногда и по сей день награждают всех пум вообще). В Канаде и в СШ V уцелели пумы только на западе и кое-где в устье Миссисипи во Флориде.

Одно время числилась пума в близком родстве со львом. Ныне приметы этой старой теории видим еще в названиях пумы: «горный лев», «серебристый лев», «лев Анд». Некоторые зоологи полагают, что генетически, я уже упоминал, пума близка к малым кошкам.

Самые мелкие пумы (весом около 30 килограммов) живут в сырых тропических лесах Южной Америки. Шерсть у них короткая и красно-бурая. Самые крупные (до 110 килограммов), серебристо- или темно-серые — в Скалистых г$рах Северной Америки и на крайнем юге своего обширного ареала — Огненной Земле.

Охотничьи владения пумы велики: до ста миль в окружности. Даже если ее не тревожат, кочует пума в пределах этих миль, нигде долго не задерживаясь.

Какими-нибудь пятнами или полосами природа пум не наградила, хотя котята ее пятнисты. С первой же линькой этот атавистический дар исчезает. Лишь у некоторых вполне взрослых пум тропических лесов на шкуре едва заметны следы былой младенческой пятнистости.

«Пума — бедное дитя, ступившее, однако, на неверный путь» — эта туманная характеристика произнесена подлинным трампеадором Франсиско в книге А. Арлетти «Трампеадор» («Охотник»), Франсиско Гарридо часто общался со зверьем, и поэтому его характеристику, как она ни загадочна, интересно расшифровать. Почему «бедное»? Почему «дитя»? Почему, наконец, «неверный путь»?

Трампеадор любил природу, и поэтому в сказанной им фразе звучит, видимо, сочувствие к подлинным бедам пумы. А такие есть. Беда первая обычна для всех зверей: вооруженный человек. Вторая — не совсем понятная ненависть соседа-ягуара.

Ну, а почему «дитя»?

Пума любит позабавиться: резвясь, прыгает (а прыгун она феноменальный: 5—6 метров в высоту, э с высоты вниз — иногда и 14 метров!). Скачет за бабочками, как малый котенок, кувыркаясь, ловит свой хвост, если не с кем больше поиграть. Ее большие спокойные глаза глядят ласково до наивности. Индейцы уверяют: пума — друг человека, сама не нападает на него никогда. А если встретятся эти двое в пустынных местах, она подбежит, подпрыгивая и роя лапой землю, словно приглашая человека поиграть. Увы, люди таких шуток не понимают и отвечают выстрелом.

Пума. В роде фелис, к которому относят пуму многие систематики, это самая большая кошка. Ее вес 35—105 килограммов.

На вопрос, что подразумевать под словами «неверный путь», ответить, кажется, нетрудно. Пума — крупный зверь. В Канаде она гоняет по глубокому снегу оленей, а в знойных прериях Аргентины охотится на страусов нанду. Человек, как известно, смотрит на все, что ему может зачем-либо пригодиться, как на свою собственность. Притом пума, к несчастью, не всегда разбирает, какой зверь или птица пользуется пока свободой, а какой для удобства человека «прописан» в загоне, хлеву или курятнике. Она иной раз нарушает относительный покой «цивилизованных» животных, чтобы ввергать их в покой окончательный и безвременный. А уж это и совсем непростительно.

Итак, «пума — бедное дитя, ступившее, однако, на неверный путь»...

У ягуара жизненное пространство, если измерять его в географических категориях, меньше, чем у пумы: от юго-запада США (Техаса и Аризоны, где он уже, кажется, истреблен)

до Северной Аргентины. Ягуара от леопарда не всякий отличит. Очень похож, и пятна почти такие же: только покрупнее и некоторые их розетки с маленьким черным пятнышком в центре. Голова у ягуара больше (череп массивный, почти как у тигра), хвост короче, и сам зверь тоже относительно короче, но выше леопарда. (Весит в среднем больше 100 килограммов.)

Ягуар бегает, лазает и плавает отлично. Воду, как и тигр, очень любит. Амазонку легко переплывает, и был случай — напал ягуар на людей в лодке, они в воду попрыгали, а он сел в лодку и поплыл, посматривая по сторонам. Любит плавать, лежа на бревне, вниз по реке, так иной раз замечтается, что течение выносит его в океан. Рыболов ягуар искусный, часами караулит рыб у воды. У реки охотится на водосвинок, тапиров. Даже на крокодилов, которые поменьше (а большие крокодилы охотятся на него!). У моря ловит черепах. Выскочит из кустов и кидает вверх брюхом одну черепаху за другой. Черепахи перевернутся и уползти сами не могут, но и не умирают, не портятся. Потом ягуар приходит и когтями вырывает из панциря тех, которые устали лежать вниз спиной и высунули головы. Живут ягуары и в степях и в сырых болотистых лесах (и нередко рахит там наживают!).

Просто кошки!

Египтяне еще раньше, чем начали строить пирамиды, приручили дикую кошку. И вот живет она в нашем доме: вроде бы и с нами, но и сама по себе. Иной раз и не знаешь, чем лучше угостить ее, что ей больше по душе — мясо, молоко, свежий огурец или капли валерьяновые...

Одни кошки обожают сырую рыбу, другие — сырую... картошку! Есть такие, которые от сырой рыбы воздерживаются, а если им предложить сырую картошку, только фыркнут.

Кто из диких котов любит сырую картошку, не известно. Но никто не запрещает нам предположить, что любительница поесть рыбку имеет в себе кое-какие качества кота-рыболова, занимающегося своим ремеслом на берегах рек, впадающих в Индийский океан, да и на берегах самого океана, в мангровых зарослях. По деревьям лазает эта крупная кошка неохотно, но плавает великолепно. Говорят, даже ныряет за рыбой, как выдра, но это наукой еще не доказано, хотя и не отрицается.

Камышовый кот хаус — одна из немногих кошек, которая устилает своей шерстью гнездо.

Есть кошка плоскоголовая — ростом меньше кота-рыболова и похожа на виверру. В непроходимой гуще кустов и тростников Индокитая, Индонезии охотится на рыб, лягушек и крабов. Есть золотые кошки (в Африке и Южной Азии) — у них только на морде яркие белые пятна и полосы, а все тело однотонное, серое или рыжее. Довольно крупная (120 сантиметров общая длина), горная кошка пушиста, как снежный барс, и обитает так же высоко в горах (Анды Южной Америки), у границ снегов. Пятниста, но пятна не черные, а ржаво-оранжевые! Несколько похожа на нее окраской кошка пампасов. Она в Южной Америке как бы заменяет нашу дикую степную кошку, а он-силла — нашего лесного кота. Видом онсилла — миниатюрный ягуар.

В тех лесах (и даже еще севернее — вплоть до Мексики и Техаса) живет дикий кот маргай, похожий на онсиллу (он лишь чуть покрупнее и длиннохвостее). Онсилла предпочитает прятаться и охотится на земле, в кустах, а маргай — на деревьях. Он и плавает отлично. Бразильцы называют маргая малым оцелотом. К сожалению, о жизни этих кошек мы почти ничего не знаем. Лишь оцелот и ягуарунди изучены лучше.

Некоторые специалисты полагают, что манул был предком домашней персидской, или ангорской, кошки. Его мех очень длинный и пушистый, потому что зимы там, где живет манул, весьма холодные.

Оцелот после ягуара и пумы — самая большая дикая кошка Америки (до полутора метров в длину). Мексиканское имя оцелота — тигрилло. Он довольно массивен, голова тяжелая, шея и хвост короткие. Охотятся всюду на оцелота из-за его красивого меха, который высоко ценится на мировых пушных рынках. Раньше обитал оцелот и в США (Аризоне и Арканзасе), сейчас там, кажется, полностью истреблен. Но в Мексике, Боливии, Гвиане, Бразилии и Северной Аргентине еще живут оцелоты: в тропических лесах, пампасах и в нагорьях, поросших кустарником. По деревьям лазают и плавают отлично. Нападают даже на двухметровых удавов. По ночам, в декабре — январе, когда у оцелотов свадьбы, их громкие крики, похожие на мартовские концерты наших котов, оглашают леса Южной Америки.

Самые большие кошки Африки — лев, леопард и гепард. Сервал меньше их, но крупнее всех других африканских кошек.

Ягуарунди — кошка во многих отношениях особенная. Коротконогая, длиннохвостая, голова маленькая и ушки тоже. На деревья ягуарунди залезают редко и невысоко. Несмотря на короткие свои ноги, бегают быстро и преследуют убегающую дичь долго — целую милю, что для кошек необычно. В Панаме в одной компании с обезьянами разоряют они плантации, забираясь на деревья и поедая зеленые фиги. В зоопарках охотно едят бананы и виноград.

В одних местах, в одних лесах живут ягуарунди и ярко-рыжие, лисьего цвета, и серые. Рыжих прежде считали особым видом и называли эйрами. Оказалось: эйры и ягуарунди — кошки одного вида, разные лишь цветом шерсти, как леопарды черные и пятнистые. Некоторое старые исследователи утверждали, что эйры охотятся небольшими стаями. Новейшие наблюдения, кажется, с этим не согласны. Знаток кошек А. Денис в книге «Кошки мира», изданной в 1964 году, пишет, что ягуарунди живут в одиночестве все время, кроме сезона размножения: тогда парами.

Некоторые систематики полагают, что бенгальская дикая кошка и наш дальневосточный лесной кот — географические расы одного вида.

Кошка-рыболов ловит рыбу не только с берега, как многие кошки, но и ныряет за ней в воду.

По-видимому, два раза в году (в марте и августе) родятся у ягуарунди котята.

Пума и, ягуарунди — единственные кошки Америки, окрашенные однотонно, без пятен. В одном помете у ягуарунди рождаются котята двух основных цветовых фаз — красно-бурые и серые, а иногда еще и черные. Красно-бурых и серых ягуарунди считали еще недавно разными видами.

С ручными, каракалами охотились древние персы на разную дичь. У некоторых народов Азии и сейчас еще каракал ловчий зверь. Эта степная рысь очень проворна и стремительна в нападении.

«Рысь пестра снаружи...»

Может быть, с легкой руки Александра Александровича Черкасова слово «рысь» утвердилось в русской литературе как слово женского рода? Это он писал: «рысь довольно велика», «голова ее чрезвычайно сходна с кошачьей», «уши у ней коротенькие», «одарена крепкими и мускулистыми ногами с довольно большими ступнями», «тонка в животе» и т. п. А между тем старые словари рекомендуют слово «рысь» в мужском роде, как «барс» или «волк». И в иностранных языках оно обычно мужского рода.

В народе, впрочем, еще задолго до Черкасова наделили слово «рысь» женским родом. «Рысь пестра снаружи, а человек внутри», — говорили. И правильно делали! «Рысь пестр» — не звучит как-то. Слово «рысь» близко слову «рысить», то есть бежать, «рыскать». Оно прямо связано с качествами зверя, потому что за ними видишь и быстрый бег, и лазанье, и прочее «рысканье» по лесам.

Рысей на свете четыре вида. От других кошачьих отличают их короткие, словно обрубленные, хвосты, кисточки на ушах и иногда бакенбарды на мордах. (Зрачки у всех рысей почти круглые.)

Северная лесная рысь живет в Европе, Азии и Северной Америке: Аляска, Канада и США у границ Канады. Рыжая рысь, или бобкэт (у нее кончик хвоста белый, у лесной рыси — черный), — в США и Северной Мексике. Каракал — зверь равнинный, обитает в пустынях и степях Африки, Аравии, Турции, Сирии, Ирака, Ирана, Северо-Западной Индии, а у нас — в Туркмении, Бухарской области. И наконец, африканец сервал — тоже степной зверь.

Пожалуй, самая ловкая и быстрая из рысей — каракал. Даже птиц ловит на лету! Подкрадется к сидящей на земле стае и прыгает над ней высоко вверх. Птицы с криками взлетают, и тут зверь цапает их в воздухе когтями. Прирученные каракалы на состязаниях, некогда очень любимых персами, хватали в одном прыжке несколько голубей сразу. В Азии местами с ручными каракалами охотятся на зайцев, фазанов, павлинов и даже на мелких антилоп и оленей. Теперь такая охота — редкость, но в древности была очень популярна на Востоке. Шерсть у каракала рыжая, без пятен, но детеныши пятнистые.

Наша северная рысь тоже ловка: и на деревьях и на земле. Плавает хорошо. Смела: нападает даже на лосей, изюбрей, молодых свиней. Когда добычи много (главным образом зайцев), далеко от привычных мест не уходит. Когда мало, рыщет по округе, проходит десятки километров. Зимой волки, нападая стаей, рвут рысей. Я видел (по следам), как волк и волчица загнали в мелком осиннике рысь на дерево. Под тяжестью ее осинка согнулась, волки, прыгая, стащили рысь на землю, ранили ее сильно, она вырвалась, успела залезть на другую осинку, но повторилось прежнее: волки достали в прыжках рысь, стащили на землю и загрызли. Сама рысь живет в такой же вражде с диким лесным котом. Если встретит и поймает его, загрызет.

Охотится рысь скрадом и из засады. Если первое ее нападение неудачно, она упорно преследует, выслеживает жертву и день и два.

Мясо у рысей, говорят, вкусное. Прежде в Европе лишь людям высокого ранга разрешалось его есть. Это было лакомство владетельных князей, графов и баронов. В наш демократический век привилегии такого рода отменены, но и рысей в Европе почти не осталось, так что воспользоваться рыцарским лакомством по-прежнему не каждый может.

Еще встречаются рыси в Испании (особый ярко-пятнистый подвид — пардовая рысь), в Скандинавии, Сардинии, Греции, Болгарии, Польше, Чехословакии, Турции, на Кавказе, в таежных лесах нашего Севера и Сибири (на Камчатке, однако, рысей нет, а на Сахалине есть!) и в горах Средней Азии.

Сервал с рысями в близком родстве, и, наверное, по этой причине мясо его всюду в Африке, где он живет, очень ценится. Сервал — кошка средней величины, длинноногая, больше-ухая, короткохвостая и пятнистая. Обитает и в сухих степях и в сырых тропических лесах.

Лесные сервалы более коротконогие, темные, и пятна у них мельче. Прежде лесных сервалов считали особым видом и называли серваловидными кошками, или сервалинами. Теперь доказано, что лесные и степные сервалы — лишь разные расы и экологические типы одного зоологического вида.

Хоть и длинноноги сервалы, однако за антилопами, подобно гепардам, резвым аллюром долго не скачут. Охотятся, как мелкие кошки, скрадом в высокой траве и кустах. По деревьям лазать умеют, но не особенно любят это. Только от диких собак ищут спасения над землей, в ветвях акаций и баобабов.

Манул внешне на рысей не похож, но в строении его черепа замечены некоторые рысьи черты (у него и зрачки такие же: почти круглые). Поэтому систематики говорят, что законное место манула — в подсемействе рысей. Другие сближают его с европейским диким котом, на которого манул похож и повадками, и внешностью, и рядом анатомических свойств. Хвост у манула длинный, уши маленькие, без кисточек, а мех... мех такой густой и длинный, как ни у кого больше из кошек. На спине несколько поперечных полос (но бывают манулы и без полос), а хвост украшен темными кольцами.

Обитают манулы в степях и нагорьях Закавказья, Средней Азии, Забайкалья, Монголии, Северо-Западного Китая, Ирана, Афганистана и Кашмира.

Камышовый кот хаус — тоже своего рода переходное звено от малых кошек к рысям. Он похож на рысей больше манула (опять-таки внешне). Высоконог, хвост недлинный, а на ушах небольшие черные кисточки. Цветом рыже-серый, ростом с небольшую рысь, весят старые камышовые коты около пуда (рыси бывают и двухпудовые).

Хаус — житель тугаев, густых камышей и кустарников по берегам рек и озер. Открытых мест избегает, да и по камышам ходит не тропами, а чащей непролазной. Охотится на фазанов, уток, лысух и других птиц. Гнездо строит из сухих стеблей тростника прямо на земле (и выстилает его шерстью), иногда в старых норах барсуков, лисиц и дикобразов.

Низовья Нила, Палестина, Восточная Турция, Закавказье, низовья Волги, поймы рек Дагестана и Средней Азии, Ирана, всей Индии и Индокитая — места, где живут дикие коты хаусы.

Мелкие кошки (не рыси!) еще четырех видов обитают в нашей стране: степная кошка (Закавказье и Средняя Азия), барханный кот (поросшие саксаулом пески Средней Азии), европейский кот (Закарпатье, Полесье, плавни Днестра, Кавказ) и дальневосточный лесной кот. Всего в фауне СССР 12 видов больших и малых кошек. Перечислю всех в порядке убывания их величины (длины тела): тигр, леопард, барс, гепард, лесная рысь, дальневосточный лесной кот, камышовый кот, каракал, европейский лесной кот, степная кошка, манул, бархатный кот.